Звезда над сердцем. Павел Гушинец

пройдутся по ним катком. И даже если в лесу их будет много, куда ты с детьми? Им в лесу нужны взрослые мужчины, способные держать в руках оружие. А твои дети будут лишним ртом. Разве не так?

      Абрам замолкал, отодвигал в сторону опустевшую тарелку, ложился на пол рядом со старшим сыном Ильёй, который старательно жмурился, притворяясь, что он спит. Сапожник некоторое время ещё пыхтел, пытаясь что-то донести, доказать свою правоту. Но усталость брала своё, он тоже укладывался. Комната затихала.

      Когда дыхание родных и чужих становилось ровным, Илья позволял себе немного поплакать. Не хотел, чтоб его слёзы видели братья и родители. Он в семье старший, после отца – главный мужчина. Должен держаться. Но именно ночью Илья вспоминал их жизнь до войны. Ворочаясь на твёрдом полу, в душной, забитой людьми комнате, он вспоминал свою постель, чистые простыни, счастливую улыбку отца. И засыпал в слезах.

      До 1941-го Залманзоны были счастливой семьёй. Отец – известный провизор, не менее известный скрипач. Его звали на все праздники, везде угощали. Был желанным гостем на свадьбах и у белорусов, и у поляков, и у русских. Илья и Лёва часто приходили вместе с отцом, помогали ему, а если отца угощали слишком щедро, то и приводили его домой, аккуратно охраняя от царапин скрипку. Не жизнь, а сплошной праздник. Залманзоны жили в большом и светлом доме, на первом этаже которого располагалась аптека. Где отец превращался в какого-то волшебника-алхимика. Надевал белый халат и колдовал над ступками, пробирками. Что-то перетирал, готовил, кипятил. Со всего города приходили люди, покупали у Залманзона лекарства. Илья рано научился читать, сидел рядом с отцом, стараясь понять, что написано в толстенных книгах, страницы которых были покрыты длинными формулами и надписями на непонятной латыни.

      – Учись, учись, сын, – смеялся Абрам. – Станешь известным врачом, будем с тобой лечить весь город.

      Анна тоже улыбалась, глядя на них.

      А в один день счастье закончилось. Радио страшным голосом диктора объявило, что немцы напали на Брест. На следующий же день военные собрали борисовских мужчин, торопливо раздали им оружие, повезли куда-то. Через станцию один за другим стучали составы. Их уже никто не считал, не контролировал.

      Ещё через день началось бегство. Уже было понятно, что это не просто стычка с немцами, а война не на день, не на два, на несколько недель, возможно, месяцев. И враг прёт вперёд. А значит, нужно вывозить станки, документы, людей. На восток потянулись длинные обозы беженцев.

      Залманзоны остались. Им некуда было ехать. В Борисове была их жизнь, их судьба.

      – Немцам тоже нужно будет лечиться, – рассудил Абрам. – Переживём.

      Фронт приближался стремительно. От близких разрывов задрожали стёкла в оконных рамах. С самолётов бомбили завод и центр Борисова. На подходах к городу немцев встретили курсанты танкового училища. Но они не смогли сдержать натиска железного вала. И 2 июля по улицам застрекотали мотоциклы с вооружёнными людьми в чужой форме.

      Новые хозяева сразу же показали, кто тут главный, кто лишний.