Стрекоза. Басни. Иван Хемницер

стороне

      их стряпчие ласкают,

      Что в пользу дело окончают.

      Проходит год, другой,

      и близь десятка лет,

      Конца, однако, делу нет.

      Ужли судьи их сговорились

      Так долго дело не решить?

      Вот то́тчас клеветать

      и на суде́й взносить,

      И думать, что они

      из взятков согласились…

      Как будто бы нельзя

      другим причинам быть,

      Что дело тихо шло.

      Ну, как тут поспешить?

      С год, говорят, по нем

      в одних архивах рылись.

      В том самом городе,

      где спор происходил,

      Какой-то живописец был,

      Который написал

      на богачей картину

      Так, что нагими их

      он в ней изобразил

      И выставил в народ.

      Все спрашивать причину,

      Весь город толковать

      и говорить об них,

      И только что речей

      о богачах нагих.

      Дошло о том до богачей самих.

      Пошли смотреть картину

      И видят: дело так.

      Трону́ло это их:

      Неудивительно.

      Готовы уж прошенье

      На живописца подавать,

      Чтобы бесчестие взыскать,

      И, в тяжбе будучи,

      другую начинать.

      «Как, – говорят, – снести

      такое поношенье!»

      Пошли его спросить,

      однако, наперед.

      «Пожалуй, – говорят, —

      скажи, что за причина,

      Что в поруганье нам

      написана картина

      И выставлена в свет?

      Что, разве ты, мой друг,

      сочел нас дураками,

      Чтоб насмехаться так

      над нами?»

      «Нет, – живописец

      им сказал, —

      Не с тем картину я писал,

      Чтоб мне над вами насмехаться;

      А только вам хотел

      картиною сказать,

      Чего вам должно ожидать,

      Когда еще вы станете тягаться».

      Два волка

      Два волка при одном

      каком-то льве служили

      И должности одни

      и милости носили,

      Так что завидовать,

      кто только не хотел,

      Ни тот, ни тот из них

      причины не имел.

      Один, однако, волк

      всё-на́-всё быть хотел

      И не терпел,

      Что наравне с своим

      товарищем считался.

      И всеми средствами

      придворными старался

      Товарища у льва

      в немилость привести,

      Считая, например,

      до этого дойти

      То тою,

      То другою

      На волка клеветою.

      Лев, видя это всё,

      однако всё молчал,

      С тем, до чего дойдет;

      а сверх того считал,

      Как волчья клевета

      без действа остается,

      Волк, больше клеветать устав,

      и сам уймется.

      А этот лев, как всяк

      о том известен был,

      Не так, как львы,

      его товарищи другие,

      И в состоянии людском

      цари иные,

      Наушников держать

      и слушать не любил.

      Неймется волку;