Дело в шляпе. Андрей Расторгуев

запоминая вкус и эмоции. Склоняюсь над покойником, сую мизинец в найденную ранку на шее, пачкая перчатку в крови. Только успеваю отправить в рот очередной тест на кончике своего пальца, когда сзади раздаётся непонятное жалкое блеяние:

      – Ми… ми… ми…

      Обернувшись, вижу мужика, которого давеча посылал за едой. Стоит у входа, вылупился на меня, словно сардак перед ним, а не тёмный стражник Его Величества, и миску с пирожками держит.

      – Ми… Ми-лорд, – наконец, выдавливает и, не в силах больше произнести ни слова, протягивает пирожки.

      А те так и пляшут в трясущихся руках. Лишь каким-то чудом ни один из них не полетел на пол. Я, конечно, человек не привередливый, но вряд ли смогу по достоинству оценить вкус еды, если она перемазана сажей и размякла в грязной воде, которой заливали пожар. Поэтому спешу сцапать миску, выхватить первый попавшийся пирожок и впиться в него зубами. А почему нет? Имею право, потому как есть хочу. А кровь из раны я уже распробовал и с полной уверенностью могу сказать: на ножке стула кровь убитого. Лупили его этой самой ножкой, почём зря, вот что. Может и стул на нём сломали.

      Нет, долго ещё этот мужик таращиться будет?

      – Послушай, уважаемый, – говорю, едва прожевав откусанное. – Не надо буравить меня взглядом, а то дыру проглядишь. Мой камзол, между прочим, не из дешёвых. Не расплатишься потом.

      Судорожно сглотнув, мужик вдруг резко бледнеет и наваливается спиной на дверной косяк. Мне здесь обмороков только не хватает. Ох уж эти светлые…

      По-человечески его, конечно, жаль. Видно, что трусит, но не ушёл ведь. Наоборот, помочь пытается. Даже вот еду принёс.

      – Ты уличный староста? – вздыхаю обречённо, уже махнув рукой на неизбежное зло в образе пожилого мужика.

      Тот часто кивает. Всё равно бы пришлось его допрашивать, так почему не сейчас? Совместим, что называется, приятное с полезным. Только если он и дальше будет немого из себя корчить, самолично язык отрежу.

      – Как звать? – пытаюсь разговорить старосту.

      – Кар-К-карт, – еле выговаривает.

      – Каркарт?

      – Н-нет… К-карт.

      – Ааа, Карт, – глядя на его радостные кивки, начинаю соображать, что мужик просто заикается.

      Странно, до этого, вроде, нормально говорил. Это что же выходит, он из-за меня заикой сделался? Вот сардак!

      – Послушай, дружище Карт, а что ты здесь ночью забыл? Не спалось? Решил прогуляться?

      – Д-дык, ваш… милость, – о, нашёл как обращаться. – Живу я недалече… Вот… Фонари зажигаю. Проверяю, значица, их по ночам. Я ж староста… уличный.

      – Ну?

      – Вот… А когда, значица, к ентому фонарю подошёл, гляжу, а в окне огонь полыхает. Я к дверям, а те заперты. Ну и побёг за водой, да народ на подмогу созывать. Кого по пути кликнул, те, ваш милость, и подоспели. Мы с Варфоломеем через окошко влезли. Дверку потом уже, значица, снутри отпёрли.

      – Понятно. Когда подходил сюда, кого-нибудь видел?

      – Дык, кого тут в потёмках разглядишь,