Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…. Коллектив авторов

и по заслугам отметка – четверка!

      Тройка исправляется на четверку.

      Войдя во вкус, ученик уже и такой отметкой не удовлетворяется и последним, по обыкновению, аргументом приводит, что четверка портит ему все отметки.

      – У меня, батюшка, по всем предметам круглые пятерки, и вдруг по такому «важному» и «самому любимому» предмету, как Закон Божий, – будет четверка! – Тут уж ученик взмолился: – Батюшка! Поставьте мне пятерку, пожалуйста!

      – Ну, Бог с тобой! На тебе пятерку!

      Четверка действительно исправлялась на пятерку. Учитель и ученик мирно расходились, и на сцену выступал другой ученик.

      Картина повторялась заново, и, пожалуй, с очень незначительными вариантами.

      Вспоминается мне такая сцена перед одним из экзаменов по Закону Божьему. Протоиерея Разумовского окружила целая группа учащихся, которая заявила – вернее, заявлял каждый из учеников в отдельности, – что к экзамену по «закону», вследствие большого количества экзаменов по другим предметам, не подготовился, что знает только первый билет и просит разрешения его отвечать. Все получили разрешение. Начался экзамен. Подходит к столу первый ученик, вытягивает билет и без всякого смущения протягивает его батюшке. Экзаменатор спрашивает:

      – Какой у вас билет?

      – Первый, – смело отвечает ученик.

      Конечно, у него был не первый билет. Тем не менее ученик отвечает по первому билету.

      Подходит второй, вытягивает билет, передает его батюшке и на вопрос экзаменатора: «Какой у вас билет?» – тоже отвечает: «Первый!» За вторым последовал третий, за третьим – четвертый и т. д. У всех были, конечно, первые билеты. Тут уж член экзаменационной комиссии, историк А.П. Шереметьевский, не выдержал и, приложив ладонь левой руки ко рту и подперев ею свой иссиня-красный нос, гнусавым голосом спросил:

      – А что, батюшка, у вас много первых билетов?

      – На всех, милый, хватит! На всех!

      Экзаменуется по катехизису Рахманинов. Зверев, конечно, и здесь присутствует.

      Рахманинову было предложено назвать всех евангелистов. Назвав трех, Рахманинов забыл имя четвертого. Сидевший у стола Зверев немедленно поспешил на помощь своему ученику и воспитаннику.

      – А ты, Сережа, не знаешь, где сейчас Пресман? – спросил он невинно Рахманинова.

      Совершенно, казалось бы, некстати заданный Зверевым вопрос напомнил Рахманинову имя четвертого евангелиста, и, не отвечая ничего на вопрос Зверева, он назвал евангелиста Матфея.

      Вспоминаю еще один, скорее комический, чем трагический инцидент, который разыгрался со всеми нами.

      У Зверева было так много уроков, что он вынужден был начинать их с восьми часов утра, за час до начала занятий в консерватории. В половине восьмого мы вместе с Николаем Сергеевичем пили наш утренний кофе, вернее, «кофейный запах», как его называл сам Зверев, ибо кофе нам наливалось меньше четверти стакана, остальное доливалось кипятком и сливками. После кофе все мы выходили в переднюю, наряжали Зверева в громадную енотовую шубу, шею повязывали кашне, на голову