Бодлер. Вальтер Беньямин

ни был дом, он прежде всего – и это до того, как глаз задержится на его красоте, – имеет столько-то метров в длину и столько-то – в ширину. Так же и литература, представляющая собой бесценнейшую материю, прежде всего измеряется числом строк; и литературный архитектор, которому одно только имя не обеспечивает барыша, не может торговаться»[84].

      Вплоть до конца жизни место Бодлера на литературном рынке было незавидным. Подсчитали, что он всем своим творчеством заработал не более 15 тысяч франков.

      «Бальзак губит себя кофе, Мюссе[85] оглушает себя абсентом <…>, Мюржер умирает в госпитале, а теперь вот и Бодлер. И ни один из этих писателей не был социалистом!»[86] – пишет Жюль Труба, личный секретарь Сент-Бёва. Бодлер несомненно заслужил признание, которым наделяет его последняя фраза. Однако он не переставал понимать при этом истинное положение литератора. Для него было привычным делом сравнивать литератора – и в первую очередь самого себя – с проституткой. Об этом свидетельствует сонет «Продажной музе» – «La muse vénale». Вводное стихотворение к «Цветам зла», «Au lecteur» [«К читателю»][87], показывает поэта в неблаговидном положении человека, получающего звонкую монету за свои откровения. Одно из самых ранних стихотворений, не вошедших в «Цветы зла», обращено к уличной девке. Его вторая строфа гласит:

      Pour avoir des souliers, elle a vendu son âme;

      Mais le bon Dieu rirait si, près de cette infâme,

      Je tranchais du tartufe et singeais la hauteur,

      Moi qui vends ma pensée et qui veux être auteur[88].

      [Она за медный грош готова продаваться,

      Но было бы смешно пред нею притворяться

      Святошей и ханжой – я тоже из таких:

      Я и за полгроша продам свой лучший стих.

(Перевод М. Яснова)]

      Последняя строфа, «Cette bohème-là, c'est mon tout» [«Такова богема, таков весь я»], с легкостью причисляет это существо к богемному братству. Бодлер знал, каково в действительности положение литератора: тот отправляется на рынок, как фланер, намереваясь поглазеть на его толчею, а на деле – чтобы найти покупателя.

      Глава 2. Фланер

      Ступив на рынок, писатель стал оглядываться там, словно в панораме. Его первые попытки сориентироваться отразились в своеобразном литературном жанре. Это панорамная литература. Не случайно такие публикации, как «Книга о всякой всячине», «Французы, изображенные ими самими», «Дьявол в Париже», «Большой город», пользовались расположением столицы в то же время, что и панорамы. Эти книги состоят из отдельных очерков, которые своей ориентацией на истории из жизни знаменитостей словно повторяют пластический первый план панорамы, а информационным сопровождением – ее широкий фон. Множество авторов участвовало в этих изданиях. Тем самым подобные сборники являются отражением того же коллективного беллетристического труда, для которого Жирарден[89] открыл возможность публикации в литературном отделе газеты. Эти тома были салонным одеянием для письменной продукции, изначально предназначенной для уличного потребления. Наиболее значимое место в этой литературе занимали невзрачные тетрадки карманного формата, которые назывались «physiologies» [«физиологии»].

84

II. P. 385.

85

Мюссе, Альфред де (1810–1857) – французский поэт, прозаик и драматург романтического направления. – Примечание Александра Белобратова.

86

Цит. по: Eugène Crépet. Charles Baudelaire. Etude biographique, revue et mise à jour par Jacque Crépet. Paris, 1906. P. 196–197.

87

У Бодлера это стихотворение обозначено как «Вступление». – Примечание Александра Белобратова.

88

I. Р. 209.

89

Жирарден, Эмиль де (1806–1881) – писатель и политик. Один из наиболее ярких журналистов и газетных редакторов Франции, основатель газеты «Пресс». – Примечание Александра Белобратова.