Письмо, летящее сквозь годы. Татьяна Дашкевич

сестра.

      Я уже знала о своем происхождении. Молча стояла и слушала, а он рассказывал мне о родне, перебирал фотографии. Он был главным инженером завода.

      – У тебя есть двоюродный брат Виктор, – показал он фотографию своего сына, молодого военного летчика. Летчик в то время – то же самое, что космонавт в наше.

      И я, семиклассница, написала брату Вите восторженное романтическое письмо. У него оказался красивый почерк. У меня был и есть – безобразный. Мы стали переписываться, он прислал мне малюсенькую фотокарточку. Я училась уже в девятом классе и простудилась на катке, не пошла на учебу. Утром только заплела свои длинненькие косички, слышу – стук в дверь. Стоит какой-то военный летчик и говорит:

      – Я от вашего брата.

      – Проходите.

      Летчик прошел, весь освещенный утренним солнцем.

      – Я вам подарок от него привез: вот буханка черного хлеба и кусок сала.

      Подает мне «подарок» – и я его узнаю!

      – Вот это подарок! Вы сам и есть мой брат!

      В 1946 году сало и хлеб были дороже денег. А брат для меня, одинокой, дороже всего на свете.

      Как меня полюбил брат Витя – все время носил на руках! Подружки шептались, что он в меня влюблен. Потом он попал по распределению в Волковыск и женился. Я приезжала к ним в гости, но жена не очень это приветствовала, и постепенно мы отдалились. Потом нашелся мой брат Коля. Он был святой. Не получил образования, потому что детство прошло в оккупации. Работал в армии шофером, и однажды свалился в кювет, при этом вез генерала. Брата посадили. Он отсидел срок, вышел и женился на замечательной женщине Нине, венчался, построил дом в Витебске… У меня оказалась хорошая, настоящая родня.

      Но вернемся в мое московское детство. Мы все, старшеклассницы, обожали Аллу Константиновну Тарасову – актрису МХАТа. Я уже упоминала, что пела в храме и начинала приобщаться к церковной жизни. Мы с Наташей, окунувшись в радость пасхальных дней, однажды придумали:

      – А давай поздравим Аллу Константиновну с Пасхой!

      Мы поднялись в просторный подъезд, позвонили. Нам открыли. Она вышла в домашнем, совсем не похожа на ту актрису, что бывает на сцене. Мы все трясемся…

      – Алла Константиновна, мы вас поздравляем с Пасхой!

      Она удивленно и как-то жалостно посмотрела на нас, улыбнулась:

      – Девочки, я вам сейчас пирожков вынесу!

      Мы сразу проглотили по пирожку.

      – Берите еще!

      Мы постеснялись:

      – Больше не хотим!

      Не было бы так стыдно – уничтожили бы вместе с подносом!

      Мы уходили несколько разочарованные: обычная женщина. Мы ее такой не видели. Потом узнали, кого она любила, когда рыдала на гробе известного мхатовского актера! Так уходил весь XIX век, и в конце концов ушел.

      А наша жизнь продолжалась. Закончилась десятилетка, и однажды подруги меня притащили в консерваторию. Я обожала оперы, пела все арии и, конечно, мечтала о сцене. Но за спиной не было даже музыкальной школы, только пение в хоре до войны. 1947 год был одним из самых тяжелых: продукты по карточкам, надеть