Золотые пески забвения. Геннадий Авласенко

бе и одновременно пожаловаться на свои семейные неурядицы. Джеймс имел звание полковника, я же был всего лишь майором, но когда-то мы вместе желторотыми курсантами, а точнее рядовыми-рекрутами авиации, проходили начальное обучение в одном весьма засекреченном месте. Там, кстати, и познакомились.

      Не сказать, что в то далекое время мы с Джеймсом были закадычными друзьями, – приятелями, не более. Но когда пять лет спустя встретились вновь, участвуя в одной и той же боевой операции, наше былое знакомство на удивление быстро реанимировалось и незаметно переросло в крепкую мужскую дружбу. Я бы даже сказал, фронтовую дружбу, хоть фронта у нас тогда не было никакого, равно как не было и тыла. Была одна сплошная кровавая неразбериха, где все окончательно перемешалось и где неоправданно обидных потерь было излишне много. Во всяком случае, с нашей стороны…

      На пятый день операции мы оба были ранены, Джеймс легко, я же исключительно тяжело, но именно старший уоррент-офицер Джеймс Хилл смог вытащить тогда второго лейтенанта Теда Тайлера, то есть меня, из-под кинжального огня противника. И только поэтому я остался жив, хоть уже мысленно успел распрощаться со всеми родственниками и даже просто знакомыми.

      После этого наши воинские пути разошлись надолго, потому что, когда меня кое-как подлатали армейские эскулапы, выяснилось, что участвовать в боевых операциях мне больше, увы, не светит.

      Но полностью списывать со счетов столь бравого вояку начальство все же не решилось, милостиво разрешив мне и далее тянуть армейскую, а точнее авиационную, лямку, но уже лишь на тыловых должностях. Вот так я и дослужился до звания майора, и последним моим достижением стала должность начальника охраны этой занюханной авиабазы, на которой одним ненастным осенним утром и началась неразбериха.

      Полковник Джеймс Хилл был назначен командующим нашей авиабазой полгода спустя после моего сюда перевода, и, хоть он был моим начальником, а я, как это ни обидно звучит, его подчиненным, отношения между нами оставались по-прежнему дружескими. Впрочем, никаким панибратством тут и не пахло, особенно при посторонних: я всегда добросовестно относился к своим обязанностям, а полковник Хилл не являлся слишком уж требовательным начальником. Более того, в последнее время он нередко прикладывался к рюмочке (иногда совместно со мной, но случалось и в полном одиночестве), я подозреваю, что именно непреодолимая тяга к спиртному и поставила крест на дальнейшей карьере бравого полковника, не оставив ему возможности со временем превратиться в еще более бравого генерала. Сказать по совести, быть самым главным в той замызганной дыре, которую и представляла из себя наша авиабаза, означало безусловный крест на дальнейшей воинской карьере, ибо путь отсюда были лишь один: вниз. Иными словами, в отставку.

      Полковник Хилл и сам отлично сие понимал, это изрядно его огорчало. Но значительно больше огорчали Хилла непростые отношения с собственной супругой, дамой весьма вспыльчивой и любвеобильной, бывшей к тому же моложе Джеймса ровно на четверть века. И к событиям, произошедшим на авиабазе, их супружеские отношения никоим образом не относятся (а ежели и относятся, то весьма косвенно).

      Итак, в то дождливое утро я, помнится, стоял у одного из окон, бездумно любовался вселенским потопом снаружи и мысленно радовался своему казенному кабинету, а тем более полному отсутствию необходимости покидать в данный момент его уютные стены. Но радовался я ровно до того момента, когда дверь кабинета широко распахнулась и в него буквально ввалился грузно пошатывающийся полковник Хилл. Остановившись у самого порога, он окинул меня блуждающим взглядом.

      Я сразу же сообразил, что мой многоуважаемый шеф успел принять вовнутрь привычную утреннюю дозу горячительного, но еще весьма далек от того определяющего момента, после которого у него обычно появлялась настоятельная потребность в очередной раз излить мне свою душу. Поплакать в жилетку, другими словами, ибо скромная моя персона на роль этой многострадальной жилетки подходила прямо-таки идеально.

      – Что-то ты рановато сегодня, Джеймс… – начал было я, но своевременно заметил маячившую за спиной полковника высоченную фигуру мастер-сержанта Эванса Холройда и прикусил язык. В том смысле, что переменил тему: – Что-то произошло, сэр? – деловито поинтересовался я, подходя к столу.

      – Произошло! – буркнул Хилл, наконец полностью вваливаясь в кабинет, чуть посторонившись, пропуская вперед себя Холройда. – Объясните ему, сержант.

      – Сэр! – вытягиваясь в струнку, произнес Холройд казенно-официальным голосом. – У нас ЧП! В пятом ангаре.

      – В пятом ангаре? – недоуменно переспросил я. – В «морге», что ли?

      – Так точно, сэр! – кивнул сержант. – В «морге».

      Пятый ангар мы в разговорах между собой чаще всего называли «вертолетным моргом», а всю нашу занюханную авиабазу – «авиационным лазаретом», ибо поступали сюда в основном неисправные или полностью устаревшие вертолеты, изредка самолеты. Ну а те из них, восстановить либо законсервировать которые было невозможно (а иногда и просто нерентабельно), находили бесславную свою кончину именно в пятом ангаре.

      – Так что там, собственно, произошло? –