Мед. Алекс Коста

больше был похож на персонажа фильмов Гая Ричи, чем на московского следователя: жилетка «Gant», рубашка «smart cotton», лицо без алкогольных подглазий, пальцы не протравлены никотином.

      – Две недели назад.

      – А почему не подали заявление раньше?

      – Мы сейчас… пока… – подходило слово «расстались», но я не смог его произнести. – Мы пока… не жили вместе.

      – Разошлись?

      «Разошлись» хуже, чем «расстались». Расстаются на время. Расстаются, чтобы снова быть вместе. А «расходятся» в море корабли, случайно встретившись на разных курсах.

      – Да нет…

      – Родственников и друзей обзвонили?

      – Пока нет.

      – Почему?

      – Не знаю… Не успел.

      – А вы знаете, куда она могла поехать? К кому?

      – Поехать? К кому?

      – Возвращаемся к первому вопросу. Родственники, друзья, к которым она могла уехать, не предупредив вас?

      «Не предупредив вас…»

      Иногда в самом начале разговора чувствуешь, что собеседник против тебя.

      – Нет… Не знаю.

      – Хорошо. Какой у нее круг?

      – Круг?

      – И снова к первому вопросу… Знакомые, друзья, родственники?

      «Точно, против меня!»

      – Психотерапевт Борис.

      – Добрó. – Пальцы Коломийца, как будто c невидимыми присосками, пробежали по клавиатуре. – Еще?

      – Сусанна, бывший тренер по пилатесу.

      – Добрó. – Опять бегающие пальцы-присоски. – Кто-то еще?

      – Может, бывший муж?

      – Может… Вы меня спрашиваете?

      – Да нет…

      Присоски замерли, повисла пауза: по десятибалльной шкале неловкости – на шесть-семь.

      Я стал разглядывать фотографии на стене. Рядами висели портреты мужчин с лицами Ивана Поддубного, но не с атлетическими фигурами, а с грушевидными. Выше «груш» висел кто-то в аксельбантах, с кавалерийскими усами – похож на Байрона, но не с восторженными глазами, а с хитрыми и колючими.

      – А кто это? – спросил я.

      – Кочубей, первый министр внутренних дел.

      – А остальные?

      – Сотрудники отделения полиции. Это повесил мой предшественник: любил командный спорт и чтил историю министерства.

      «А я ненавижу командный спорт, а тем более – министерство», – хотел сказать я, но вместо этого:

      – Странно, что Кочубей, почти свидетель французской революции, потом стал первым министром внутренних дел.

      – Да вы эрудит, Валерий Александрович! – Коломиец впервые посмотрел глаза в глаза.

      – Да нет… Просто иногда хорошо запоминаю детали.

      – Ясно. Давайте дальше! Куда все-таки могла поехать ваша жена?

      – Не знаю.

      – У вас были разногласия?

      – Нет, не было.

      – Не было, но вы расстались?

      – Просто не жили вместе. Временно… какое-то время.

      – Тогда пойдем дальше по списку. Тренер по пилатесу, психотерапевт, бывший муж. Кто-то еще?

      – Домработница Галина! – я почему-то с радостью вспомнил ее.

      – Вы сегодня пили? – Коломиец искусственно нахмурился. – Что-то принимали?

      – Чуть-чуть…

      Я мысленно подсчитал количество фляжек с джином, определение «чуть-чуть» подходило с натяжкой.

      – Ясно. Кто-то еще из близких?

      – Бывшая сестра Лера.

      – А почему бывшая?

      – Юля так ее называла. Они ссорились.

      Мягко сказано! Когда Юля говорила о Лере, половина слов были «сука» и «сдохни», а все остальные – «вот бы» и «скорей бы».

      – Добрó. Еще?

      – Младший брат, звали Рустам.

      – Звали? Тоже бывший?

      – Он погиб.

      – Как именно?

      – Разбился на параплане.

      – Давно?

      – Несколько лет назад.

      – Ясно. Тогда вычеркиваем.

      Как часто «итого» всей жизни сопровождается словом «вычеркиваем». Или, наоборот: «запишем».

      – Машина у вашей жены была? Судя по базе данных, «Инфинити» модели «Джи тридцать пять икс купе спорт». Вы знаете, где сейчас находится автомобиль вашей жены?

      – Да. Во дворе.

      – Точно?

      – Да нет…

      Коломиец перестал что-то делать пальцами-«присосками».

      – А вы знаете, Валерий Александрович, что «да нет» – это такая очень московская фраза? В Питере «поребрики» и «шаверма», а в Москве – «да нет»: согласие и отрицание одновременно. Очень похоже на этот город!

      – Ну да.

      – Или вот еще «ну да» – вторая московская фраза! Сказать «ну да» – все равно, что не сказать ни