По ту сторону. Маргарита Ивановна Макарова

в висках. Я застыла с ложкой у рта.

      – Что, деточка, и кашу кушать больно? – санитарка так же прошамкала своими тапочками по пластиковому полу. В руках у нее был стакан с чаем. Она подошла ко мне и поставила стакан на тумбочку.

      – Ничего, пройдет. К старости, знаешь сколько всего болит? Привыкаешь. Болит, значит еще живой. А так, без боли, жизнь летит незаметно.

      Она улыбнулась. Эта странная женщина – мазохистка, – подумала я. Пододвинув стул к моей кровати, она села рядом, внимательно разглядывая мой живой глаз.

      – На вот, сделай глоточек. Чай сладкий. Красавица ты. Ну не расстраивайся. Бог посылает тебе испытания, значит любит тебя.

      Вот только бреда этого мне и не хватало. Ничего себе утешение придумала! Безглазая королева красоты! Шрамированная! Руки в поперечных шрамах! Вряд ли эти порезы заживут без следа.

      – Зато жива, – ответила на мои мысли старушенция.

      Она поднесла стакан к самому моему рту. Я глотнула. Вместе с горячей жидкостью, по пищеводу побежала теплая надежда на жизнь. Иллюзия безопасности проникала в меня вместе с ласковым голосом этой женщины, заботливыми руками медсестры, теплой сладкой кашей и ароматным чаем. Это было блаженство.

      – А что же это у тебя за порезы на руках. Дорогуша, как насечки на березе, чтоб сок слить по весне. Кто же тебя так?

      Голос санитарки вернул меня к реальности. Я резко отдернула руки и опрокинула кашу.

      – Кто ж тебя так запугал. Как котенок с отрезанным хвостом. Ну молчи, молчи.

      Она стала торопливо собирать постеленное полотенце, чтобы не дать каше запачкать белье.

      Я спрятала руки под одеяло.

      – Можно мне рубашку с длинными рукавами? – я опустила глаза и старалась не смотреть на добрую санитарку.

      – Боишься. Принесу.

      В этот раз она не была многословной, но меня удивило, что она тоже прочла мои мысли. Неужели они так элементарны, и все читается на моем одноглазом лице.

      Шуршание ее шагов вернуло меня в палату. В руках у нее была рубашка и халат.

      – На вот, твое все выбросить хотели. Юбка, правда, почти целая осталась. А кофточка вся была порезана. Вот смотри.

      В другой руке у нее оказался пакет. Она подала его мне. Я даже не сообразила, так быстро все произошло, что я делаю. В руках у меня оказалась черная кофточка. Рукава ее были все изрезаны, запекшаяся кровь делала ее жесткой. Юбка была почти целая. Белье тоже. На мгновение я застыла с грязными тряпками в руках. Мельчайшие подробности ярко и отчетливо встали передо мной. Как говорят в таких случаях, перед моим мысленным одноглазым взором прокрутилось все с самого начала. Надо было что-то делать. Но что?

      – Спасибо вам, я зашью, – я сунула свою одежду в мешок и бросила пакет рядом с кроватью.

      – Деточка, я постираю. Хочешь, помогу зашить. Ты в этом хочешь уходить отсюда?

      – Да, я зашью, сейчас так модно, – прошептала я. – Это ничего, ничего.

      Я с трудом сдерживала слезы. Плакать одним глазом –