Akladok. Александр Попов

добавил, – Пока сам не увижу….

      – Увидишь. Но… чего-то я не въехал. А он вообще тот был?

      – Тот.

      – Такой кекс.. Ты, это прикинь, такой кекс и Калач… Я чего-то вообще не въезжаю. Что они не поделили? Он что, журналист?

      – Тебе-то зачем? Много будешь знать, мало будешь жить.

      – Да я так. Просто там холодища….

      Наступила пауза.

      – Холодища… А вот чего спешил, чего спешил, а? Доктор, бля, – тоскливо ругнулся противный голос.

      – Чего, доктор.. Ты знаешь, сколько вытечь может?

      – А тебе-то что? Не твое. Или ты тут по ночам шныря изображаешь, вагоны моешь?

      – А кто их сейчас вообще моет? Но ты прикинь, а брызнет и на тебя? Будешь тут по вагону вампира изображать?

      – Закройся! – зло прошипел убийца с неприятным голосом. – Все равно пойдем. Лучше сто раз проверить и убедиться. Всегда.

      И замолчал. Надолго. А потом сказал что-то, но очень тихо.

      – Чего, в натуре? – удивился его напарник. – Чего, правда его дочку музыке учил…?

      – Не ори. Я что, сказал дочку? Девчонку одну.

      – А-а. Это та, совсем молодая, значит,… Ну, с Фабричной, да? Что, не тому ее учил, Да? Во дает! А вроде не скажешь, да? Такой кекс…

      – Ты еще громче ….. Помнишь, что с Клепой было…?

      Но то, что хотел поведать обладатель неприятного голоса про Клепу, Мария Петровна уже не услышала. Объятая несказанным ужасом, она вышла в тамбур и приготовилась к выходу. Нет, во сто крат лучше в тамбуре мерзнуть, чем ехать с такими вот. Окон нет, скользко, да и страшно, конечно, но на душе легче.

      Нет, что не говори, хорошо, что она его не продала. Просто очень удачно. А ведь подумать только, каких-нибудь пару часов назад мучилась: продать – не продать? Но, спасибо тебе, Господи, удержал. И теперь он лежит у нее в сетке, точно такой, как их показывают в кино, маленький и черный пистолет.

      Не продала. Это ж просто везение!

      Двери отворились. Мария Петровна выскочила на платформу и быстро-быстро засеменила к лестнице. У нее было желание уйти куда-нибудь подальше от этого странного поезда. Туда, вниз, в темноту. И затаиться там, в этой темноте, стать незаметной, невидимой. И только тогда, когда послышится скрип снега под колесами автобуса, быстро, очень быстро идти к остановке. Что бы сразу влезть в него и уехать. Домой….

      Мария Петровна прошла, нет пролетела, мимо пятачка остановки, мимо темной коробки «Пивного бара», мимо припорошенной снегом машины, которая, тем не менее, стояла около его входа, и, увидев тропинку, уходящую куда-то за бар мимо покосившихся штабелей ящиков, свернула туда. Она почти вбежала в их тень, в небольшой закуток, где днем, по-видимому, сидят грузчики. И, тяжело дыша, присела на один из ящиков.

      Вот и все. Тут в темноте ее не видно; зато ей видно все, что там под фонарями делается. Мария Петровна поставила сетку на снег и посмотрела на дорогу. Но там…

      Лучше бы она не смотрела. Там чуть слышно скрипя снегом, двигались те, от кого