Женщина, которой я хотела стать. Диана фон Фюрстенберг

в свою маму.

      В Брюсселе, когда я была еще совсем ребенком, я не понимала, почему у моей мамы на левой руке в два ряда были вытатуированы голубым цветом числа. Я помню, мне казалось, что это какое-то украшение, и мне хотелось, чтобы и у меня оно было, чтобы мои руки не выглядели такими обычными. Я не понимала, почему наша домработница часто просила меня не беспокоить маму, когда она шла прилечь к себе в спальню. Я инстинктивно знала, что маме нужен был отдых, и ходила по дому на цыпочках, чтобы не потревожить ее.

      Иногда я не обращала внимания на указания домработницы и, собрав свои любимые книжки с картинками, проскальзывала в ее темную комнату, надеясь, что она улыбнется и станет мне читать. Чаще всего она так и делала. Она любила книги и учила меня бережному отношению к ним. Она читала мне эти книжечки с картинками столько раз, что я выучила их наизусть. Одним из моих любимых занятий было делать вид, что я сама читаю их, осторожно переворачивая страницы в нужный момент и гордо демонстрируя, будто я умею читать.

      Моя мать была очень строгой. У меня никогда не было сомнений в том, что она меня любит, но когда я говорила что-то, чего она не одобряла, или когда мне не удавалось соответствовать ее ожиданиям, она могла сурово глянуть или ущипнуть меня. Меня ставили в угол, лицом к стене. Иногда я шла и вставала туда сама, зная, что провинилась. Она проводила со мной много времени, иногда мы играли, но в основном она обучала меня всему, что только приходило ей в голову. Она читала мне сказки и поддразнивала меня, когда мне становилось страшно. Я помню, ее забавляло рассказывать мне историю о том, что в детстве меня бросили и она нашла меня в мусоре. Я плакала до тех пор, пока она не брала меня на руки, чтобы утешить. Она хотела, чтобы я была сильной и не боялась. Она была очень требовательной. Еще до того, как я научилась читать, она велела мне выучить и рассказывать по памяти басни Лафонтена семнадцатого века. Как только я стала достаточно взрослой, она заставляла меня писать рассказы и письма без единой орфографической или грамматической ошибки. Я помню, как я была горда собой, когда она меня хвалила.

      Чтобы я научилась преодолевать застенчивость, она заставляла меня произносить речь всякий раз, когда семья собиралась вместе, таким образом воспитывая во мне привычку выступать на публике, какой бы она ни была. Как и многие дети, я боялась темноты, но, как немногие матери, она запирала меня в темном шкафу и ждала снаружи, чтобы я сама поняла, что бояться нечего. Это был один из тех случаев, когда она говорила: «Страх – это не выход».

      Моя мать не считала нужным особо нянчиться с детьми и пытаться защитить их от всего на свете. Она хотела, чтобы я была независимой и несла за себя ответственность. Мои самые ранние воспоминания – о том, как во время путешествия с родителями они оставили меня одну в номере отеля, а сами пошли на ужин. Я была не против, и мне совсем не было одиноко. Я ужасно гордилась тем, что они доверяли мне настолько, что оставили одну. Мне нравилось развлекать себя и чувствовать себя взрослой. До сих