Десятые. Роман Сенчин

немало, но за них нужно было платить, владельцы видели в музыкантах коммерков, решивших разбогатеть, лабая песенки, а не идейных, не собратьев…

      Каким представлял в двадцать лет Добров свое будущее? Конечно, видел себя человеком, живущим музыкой, музыкой зарабатывающим.

      Несколько раз родители заводили разговор, что нужно бы Лёше поступить в институт, ну или в училище на худой конец. «Необходимо иметь профессию». Тогда Дробову, сутками сидящему в своей комнате с гитарой – учился играть, поставив маленький усилитель на минимальную громкость, – эта мысль казалась дикой. А он чем занимается? Как раз и приобретает профессию.

      Лето прожил на родительские деньги и на то, что ему выдали, когда увольнялся из армии (даже вот «Форманту» удалось купить), а ближе к осени все-таки устроился на работу. Курьером в одну парфюмерную фирму. Возил по Москве документы, какие-то свертки… Работа, конечно, доставляла мало радости, но в ней был андеграундный дух («Цой кочегаром работал, Майк сторожем, Мамонов лифтером, а я – курьер), да и некий протест: все стремятся заработать, пробиться наверх, он же демонстративно не хочет этого. Точнее, конечно, хочет, но не так.

      К тому же это очень напоминало фильм «Курьер», и Дробов тогда часто говорил почти с гордостью: «Я курьером работаю. Как в фильме. А вообще-то я музыкант».

      После курьера (фирма закрылась, исчезла в одночасье) стал грузчиком на хлебозаводе рядом с домом, потом – грузчиком в мебельном магазине, развозчиком газеты «Из рук в руки», побыл расклейщиком объявлений недели две, снова грузчиком – в типографии на Валовой улице. Затем начался период экспедиторства…

      К работе Дробов и ребята из группы (а они тоже зарабатывали на жизнь подобным образом) относились как к чему-то вынужденному, второстепенному. Главной была группа. А она развивалась с трудом.

      Три раза в неделю собирались на репетиционной базе (базы были разные, но все в подвалах, бывших котельных, на складах), арендовали на несколько часов комнату с аппаратурой за небольшую плату. Играли. Но что значит играли… С полчаса уходило на то, чтобы барабанщик прикрутил свои тарелки, установил хэт, педаль бочки, а гитаристы разобрались со шнурами, отрегулировал звук, подстроили гитары. Обязательно кто-нибудь опаздывал.

      Когда всё было готово, вспоминали, что делали на прошлой репетиции. И опять кто-нибудь забывал свою партию, смотрел в записанные два-три дня назад аккорды и морщил лоб: «Блин, как я это играл?» Особенно изматывали споры во время создания новой песни. У каждого были свои предпочтения, свои ориентиры.

      Ударник хотел темпа «под “Эксплоитед”», басист – партий для себя «как у Лемми в “Моторхэд”», соло-гитарист настаивал на том, что играть надо, как «Дэд Кэннедис», а Дробов, ритм-гитарист, все песни хотел видеть близкими к его любимым «Студжис» (как раз тогда на фирме «Антроп» вышли две их пластинки) и продвигал такой стиль – вязкий, ритмичный, с тягучими соляками… И хоть в итоге удавалось приходить к чему-то среднему, придумывать оригинальные