Долгое дело. Станислав Родионов

без абажура. Застойный воздух отдавал лежалым тряпьем и рассохшейся бумагой. Тишина шуршала обоями. Видимо, это была кладовка – идеальная комната для размышлений, потому что глаза и уши тут отключались.

      У телефона стояла крохотная пепельница – окурка на три. Он торопливо вдавил туда начатую сигарету, и тут же где-то в углу мигнула синяя лампочка. Он взял трубку.

      – Единственное условие, – произнес бесцветный, как у робота, голос, – отвечать честно. Первый вопрос: что вы делаете, когда вам не спится? Подумайте.

      – Мне всегда спится, – удивился он.

      В трубке что-то щелкнуло. Он подержал ее, раза два дунул и неуверенно положил. Возможно, стоило бы сказать, что если в библиотеке попадался детектив, то не спал часов до трех.

      Лампа опять мигнула. Он схватил трубку.

      – Кого больше любите: детей или собак? Подумайте.

      Он помолчал, заколебавшись, – детей никогда не имел, а собак держал не раз. Но было велено говорить правду.

      – Собак.

      Трубка щелкнула. Он понял, что на аппарат ее можно и не класть, поскольку связь отключалась где-то в другом месте. Зря сказал про собак, цинизм это – любить их больше детей.

      Лампа мигнула.

      – Да? – спросил он, забывшись.

      – Ваш самый любимый цвет? Подумайте.

      Он старался думать, но думать было не о чем.

      – Все одинаковы.

      Трубка отключилась. Вроде бы замолчала надолго, и он пожалел, что притушил сигарету. Тянуло курить. Даже стало как-то не по себе, и успела мелькнуть мысль о воздухе, которого здесь явно недоставало. Затем показалось, что сзади кто-то стоит и дышит ему в спину. Он обернулся…

      Серая пустая стена, на которой ничего нет, даже гвоздя не вбито. Он опустил глаза и вздрогнул – взгляд уперся в красную пасть, дышащую жарко и сильно. Собака наблюдала за ним, принюхиваясь к постороннему запаху влажным антрацитно-блестящим носом. Это был Рой. Нет, скорее всего, другая собака, потому что дверь не открывалась. Но когда он входил, овчарки в комнате не было.

      Свет мигнул. Трубку он поднес к уху запоздало, когда та уже повторила вопрос:

      – Пробуете ли вилкой хлеб в булочной? Подумайте.

      – Не пробую.

      И через считанные секунды опять синее мигание и новый вопрос:

      – По лестнице поднимаетесь пешком или обязательно ждете лифта? Подумайте.

      – Поднимаюсь, если испорчен.

      Вопросы пошли чаще, и его уже не просили думать. Да он и не мог, косясь на собаку, которая то появлялась, то пропадала. Может быть, на тридцатом мигании он наконец-то услышал:

      – Последний вопрос: если жмет ботинок, на кого вы злитесь?

      – На ботинок, – буркнул он.

      – Возвращайтесь, – приказал голос.

      В большой комнате пришлось зажмурить глаза. Там ничего не изменилось: так же стесненно сидела его невеста, которой, как он догадался, тоже задавали вопросы. И так же хозяйка пребывала в тени. Нет, изменилось – со столика исчезли деньги. Да руки Аделаиды Сергеевны теперь вертели миниатюрный