Путь крови. Линкольн Чайлд

отрепетированной лекцией.

      – Дом Оуэнса-Томаса был построен в тысяча восемьсот девятнадцатом году для Ричарда Ричардсона и его супруги Фрэнсис английским архитектором Уильямом Джеем в стиле эпохи Регентства. Ричардсон нажил состояние на работорговле. Он нашел прибыльную нишу, перевозя насильно разлученных с родителями или осиротевших детей-рабов на продажу из Саванны в Новый Орлеан.

      Колдмуна передернуло от того будничного тона, каким это было сказано.

      – Дом строили рабы, – продолжал Кобб. – Когда работы были завершены, Ричардсон переехал сюда вместе с женой и детьми, а также девятью рабами. Рабов разместили в старом кирпичном здании на заднем дворе. За последовавшие десять лет жена и двое детей Ричардсона умерли. Финансовые трудности вынудили Ричардсона продать дом и перебраться в Новый Орлеан. Он погиб в море в тысяча восемьсот тридцать третьем году. А дом со временем приобрел мэр Саванны Джордж Оуэнс, поселившийся здесь вместе с пятнадцатью рабами.

      – Пятнадцатью? – с отвращением повторил Колдмун.

      Смириться с мыслью о том, что один человек может владеть другими, было непросто.

      Кобб кивнул:

      – Оуэнсу также принадлежали еще четыреста рабов на различных окрестных плантациях.

      – Zuzeca[4], – пробормотал Колдмун себе под нос.

      – После Гражданской войны семейное состояние Оуэнсов пошло прахом, но дом им удавалось сохранять за собой до тысяча девятьсот пятьдесят первого года, когда последний из рода Оуэнсов умер, не оставив наследников. Дом перешел к Телфэйрской академии искусств и наук, которая превратила его в музей, каковым он и остается по сей день. Это одна из самых популярных достопримечательностей Саванны.

      Вскоре был подан чай с какими-то невзрачными бисквитами. Пендергаст взял чашку.

      – Расскажите подробнее о бараке для рабов.

      – Непременно. В нем два этажа, всего шесть комнат, в которых жили рабы. В комнатах не было никакой мебели, как нет и теперь, их обитателям приходилось спать на голом полу с одними лишь потрепанными одеялами. Когда рабство отменили, большинство из них остались жить на задворках большого дома, превратившись в слуг и выполняя ту же самую работу, что и прежде. Но по мере того как для семьи Оуэнс наступали трудные времена, слуг постепенно отпускали. Барак для рабов стоял нетронутым до той поры, пока дом не превратился в музей.

      – Благодарю вас, доктор Кобб, весьма познавательно, – проговорил Пендергаст. – Стало быть, глядя на представленные здесь великолепие и богатство, эрудицию и изящество, прекрасный хрусталь и серебро, ковры и картины, можно сказать, что все это – и сам дом, и его содержимое – воплощение чистого зла?

      Его вопрос встретили ошеломленным молчанием. Наконец Кобб произнес:

      – Рискну предположить, что можно выразиться и так.

      – Не вижу тут никаких предположений, – ответил Пендергаст.

      В наступившей тишине он полуприкрыл глаза и сложил пальцы домиком.

      – Странно, не правда ли, – бесстрастно заключил Пендергаст, – что из всех

4

Змея (лакота).