Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер

моста, когда ее окликнул робкий голос:

      – Почтенная донна… Простите за дерзость…

      Филомена обернулась: к ней спешила взволнованная девица самого благочинного вида. Она нервно мяла что-то в руке.

      – Донна… Вы, часом, не служите в доме ее сиятельства герцогини Фонци? – Девушка вспыхнула, и Филомена заметила, что глаза ее слегка красноваты, словно от слез.

      – Я кухарка, – весомо ответила она, но тут же спросила мягче: – У тебя что-то стряслось, детка? Обидел кто?

      Герцогиня Фонци слыла благотворительницей, и плачущие люди, обивающие порог черного хода, были Филомене не в новинку.

      Девица покусала губы и тихо спросила:

      – Вы знаете шотландца Годелота? Он у ее сиятельства в охране служит.

      Кухарка начала догадываться, о чем пойдет речь, и слегка нахмурилась:

      – Я в доме всех знаю, милая.

      Девушка же всхлипнула:

      – Донна, он жених мой… Скажите, умоляю, с ним все ладно? Несколько дней, как на встречи не приходит. А солдаты… У них служба превратная, всякое случиться может.

      Филомена покачала головой, взяла девицу за локоть и отвела к ограждению канала.

      – Вояки… – проворчала она. – Эх, милая, нашла ты по кому всхлипывать! Руки-то не ломай, все с твоим ухажером в порядке. Кабы еще ветер в голове кто унял… У нас тут кой-чего приключилось, видно, командир его не отпускает. Но ты не горюй. Если чего передать надо – ты скажи, я ему ум-то на место вправлю.

      Девушка отерла уголки глаз:

      – Спасибо вам, донна. Только вы о нем дурно не думайте. Он честный парень, правда!

      Морщины на лбу Филомены вдруг разгладились, и она почти материнским жестом провела по плечу девицы жесткой ладонью.

      – Да я-то дурного и не думаю, детка, – проговорила кухарка неожиданно теплым тоном, в котором звучала печаль. – Свой-то был, единственный. Восемнадцати лет не сровнялось, как на войне сгинул. Спасибо герцогине, благодетельнице, тело разыскать помогла да погребение оплатила, все как у людей. Хоть есть куда пойти, сердце выплакать. А жених твой у нас промеж всех молодой самый. Больно мне за него. С головой парнишка, а туда ж нелегкая понесла, в военные.

      Девушка вдруг умолкла, побледнела, а глаза снова налились слезами, на сей раз вышедшими из берегов и обильно потекшими по гладким щекам.

      – Все в руце Божьей… – прошептала она. – Донна, прошу вас, письмецо передайте.

      Она разжала влажный кулак и подала кухарке смятый клочок бумаги, запечатанный воском дешевой свечи. Филомена уложила записку в карман и кивнула:

      – Передам, милая. Не плачь. Зря я тебя тут застращала, каждому своя судьба. Вон, Клименте – мой ровесник, поди, а жив-здоров, хоть с молодых лет в солдатах. Ступай. Все передам честь по чести, не тревожься.

      Девица еще сумбурно и сбивчиво благодарила, а Филомена уже зашагала дальше с видом глубоко занятой особы, которой вовсе не до пустопорожних трелей. В горле вставал тошнотный ком, грозящий вновь выплеснуть задремавшее было горе, а