Там, на Угрюм-реке. Олег Егоров

осталась после вчерашнего. Осталось немного, но по тарелке супа должно хватить, пошли в аэрофлотовский буфет. Взяли по борщу, по стакану чая и хлеба побольше, чтобы посытнее. Каких-то копеек не хватило, Пушкин нам добавил, он так особняком и держится, такой уж человек.

      После обеда пошли на лужайку, развалились на траве. День хороший, тёплый, ласковый, так и манит подремать на солнышке. Что мы и сделали. А сами сквозь дрёму прислушиваемся, что объявляют по радио, чтобы не пропустить свой рейс. Рейсов здесь немного, диктор пассажиров тревожит редко, а нас вообще ни разу не потревожил. Мы периодически по одному ходим к окошку справочного бюро, но ничего хорошего нам не говорят, только: «Ждите».

      К вечеру опять захотелось есть, пришлось обратиться к Сане Пушкину, но у него тоже денег почти нет (по крайней мере он так говорит), выделил нам на булку хлеба. Ели мы её всё на той же лужайке, запивали водой из-под крана. Воду набрали в бутылку, они здесь везде валяются, их не принимают, а то мы не бедствовали бы, сдали бы – и были при деньгах. Так день и прошёл в ожидании, часов в шесть стало ясно, что мы сегодня опять никуда не полетим, малая авиация летает только до захода солнца, ни минутой позже. Опять мы расположились на ночь в креслах, а народу в аэропорту добавилось, всем кресел даже не хватило.

      Переколотились мы ещё одну ночь в аэропорту, наступил новый день. У окошка справочной толчётся народ, всем не терпится улететь. Мы тоже спрашиваем о рейсе на Токму, и – о боже! – наконец-то нам говорят: «Готовьтесь, скоро полетите». А нам что готовиться? Тощие рюкзаки при нас, только объявите посадку. Правда, животы наши подвело от голода, есть сильно хочется, опять пришлось обращаться к Пушкину, он ассигновал ещё на булку хлеба, заморили червячка. А вскоре и посадку объявили, повела нас дежурная к кукурузнику, он недалеко, стоит задрав нос и опустив хвост, это у него угол атаки. На таком аппарате я летал перед армией, мы в аэроклубе прыгали с него с парашютом, у меня три прыжка есть.

      По подвешенной лесенке о двух ступеньках мы поднялись в самолёт и расселись вдоль бортов на откидных алюминиевых сиденьях. Это не очень удобно: чтобы посмотреть в иллюминатор, надо оборачиваться назад. Нас в самолёте четырнадцать пассажиров, и не все летят в Токму, самолёт ещё полетит дальше в такие же глухие деревни – Бур, Ику, Непу. Пилоты зашли в самолёт последними, один из них поднял лесенку в самолёт и закрыл дверь, как закрывают дверь в комнату: нажмёшь на ручку – дверь откроется, а чтобы она не открылась, он надел на неё кольцо на резинке, которая тянет ручку вверх. Вот такая ужасная простота.

      Пилоты запустили двигатель, прогрели немного, и мы покатили на взлёт. Взлетели, и тут я уже от иллюминатора не отрывался. Летим невысоко, метров 300, погода хорошая, видимость прекрасная, и душа подпевает мотору. Вот оно, о чём мы пели у туристских костров: и «лётчик над тайгою точный курс найдёт», и «под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги». А тайга волнистая, бескрайняя, и тень нашего самолётика скользит по ней недалеко от нас. Изредка пересекаем небольшие ручьи,