Дома не моего детства. Игорь Гуревич

крикнула Гинда.

      В комнату вошла младшая сестра Соня, с порога сморщила нос:

      – Здравствуй, Геня! Хоть бы окно открыла: курицей сырой всё провоняло и кровью.

      Гинда поднесла тушку к самому носу:

      – Ничего не пахнет. А что ты у нас такая чистоплюйка?

      – При чём здесь это? Можно ж на улице.

      Гинда хмыкнула:

      – Ну да! Чтобы тут же твоему Сене передали: Геня курицу купила – можно приходить с обыском. Или уже передали и заместо него ты пришла?

      – Гинда! – крикнула из своего угла Ханна. – Это ж твоя сестра!

      – Что вы говорите, мама! А что эта сестра не вспоминает за это, когда ейный Сеня, келев[33], каждый раз шмонать нас наведывается?

      – Мама! – призвала к матери Соня, опасаясь проходить в комнату, где Гинда, не меняя позы, продолжала ловко орудовать ножом и пальцами, избавляя от перьев куриную тушку. – Мама! Я сейчас уйду.

      – Соня, прекрати уже! – приструнила младшую дочь Ханна. – Ты за этим сюда пришла, чтобы с Геней разбираться? Проходи, рассказывай. Нам твой Сеня неинтересен. Нам ты интересна и дочки твои. Как они, кстати?

      Косясь на сестру, которая, не обращая на неё внимания, продолжала делать своё дело, Соня прошла и присела к столу.

      – Девочки хорошо. Мира к школе уже готовится. Сеня с ней по вечерам букварь читает. Учиться она очень хочет, прямо мечтает. Говорит: «Мама, когда я уже в школу пойду?»

      – Ай, умничка! – умилялась Ханна.

      – А Верочка в садик пошла. Хорошо ходит, ей нравится.

      – Ай, умничка!

      – Сеня, когда есть время, сам её с садика забирает.

      – Ай, умничка Сеня! – вставила слово Гинда. – Меньше б ко мне заходил, больше б времени оставалось на детей.

      Соня сдержалась и промолчала: понимала, сейчас сестра окончательно пар выпустит, успокоится и можно будет поговорить. Минуты две в комнате стояла тишина.

      – Окно чего не откроешь? – повторила Соня свой вопрос.

      – Жара с асфальта, откроешь – вообще задохнёмся, – ответила успокоившаяся Гинда и добавила: – Крылышки тебе куриные дать на суп?

      Соня начала было отвечать:

      – Спасибо, Геня, у меня есть. Сеня… – и осеклась. Зачем понапрасну сестру дразнить?

      – Ну тогда ладно, – сказала Гинда, поднимаясь и распрямляя затёкшую спину. Свернула перья в холщовую тряпку, тушку куриную положила в миску к голове и шее. – Потом опалю, когда уйдёшь. Компот свежий будешь, из яблок?

      – Буду.

      – И я с вами, – подала голос Ханна.

      Потом сидели втроем за столом, беседовали за жизнь.

      – А что это у тебя живот подрос? – спросила Гинда.

      Соня залилась краской:

      – С чего ты взяла?

      – У нас тут слепая только мама, – усмехнулась Гинда. – Сколько уже?

      – Четвёртый месяц.

      – Хорошо-то как! – заулыбалась Ханна.

      – Чего хорошего, мама? – Гинда опять стала закипать. – Скажите ещё: «Ай, Сеня-умничка!» Они,

33

Пёс (идиш).