Трагедия адмирала Колчака. Сергей Мельгунов

Он на прощание сказал мне: “Желаю вам успеха насчет монархии”»[8]. Наряду с этим пожеланием Пепеляев отмечает в своем дневнике (28 января): «В офицерстве крепнет монархия». И тем не менее выявления каких-либо открытых монархических симпатий, за исключением «монархических дебошей» (выражение Болдырева) на банкетах, в Сибири не было[9].

      «Монархизм скрывался в омских салонах», – утверждает Колосов [ «Былое». XII, c. 228]. Центром его был «салон» Гришиной-Алмазовой. Об этом «салоне» нам придется говорить. Здесь, как и в других местах, в воздухе носилась, однако, не «монархия», а «идея диктатуры». Левый к.-д. Кроль, окрещенный в Сибири, по его словам, «белой вороной», не одобрял этих «диктаторских» настроений. Под углом своих несколько противоречивых точек зрения он дает весьма пристрастную характеристику своих товарищей по партии. «Восточный Отдел» партии к.-д. в Омске он не иначе называет, как «азиатским отделом», и усиленно отгораживается от тактики «матерых реакционеров» типа Жардецкого[10] и «обезумевших от ненависти» Клафтонов [с. 163][11]. Таких «обезумевших от ненависти» было немалое число – и не только в «буржуазной» кадетской партии и среди торгово-промышленников. Их уже характеризовал нам другой Кроль – иркутский эсер. Его характеристику может дополнить Утгоф: «Насилие большевиков так сильно повлияло на некоторые интеллигентские группы, что борьба с большевизмом стала для них самоцелью» [с. 20]. Именно так смотрели на дело и Вологодский, и Сазонов, и другие их соратники. Так смотрели на дело и многие кооператоры. Напр., председатель Союза маслоделов политические расхождения в сибирской кооперации в письме более позднего происхождения (21 июля 1919 г.) объяснил тем, что одни «не желали поражения большевиков, а другие вели кампанию против большевиков»[12]. Эти «обезумевшие», среди по крайней мере демократии, искали путей для объединения сил в целях борьбы. Они, в лице хотя бы Сазонова, до последнего момента держались той позиции, которая позже стала весьма непопулярной в некоторых демократических кругах. В работе, посвященной Н.В. Чайковскому, мне приходилось уже цитировать письмо Сазонова от 6 сентября 1921 г.[13]: «И что обиднее всего – сейчас на краю пропасти мы все же продолжаем вести нашу старую партийную грызню и этим ослабляем себя. Сейчас должна быть одна партия – национально-русская и одна цель – спасение и возрождение России, все, что сверх этого, то от лукавого!» «В таком объединении нет места только большевикам справа и слева», – пишет он позже, 15 сент. 1924 г.[14]

      Не все, может быть, знают, кто такой сибирский «дед» Анатолий Владимирович Сазонов – старый народоволец, человек твердых политических взглядов, жизнь которого прошла «под знаком неустанного служения народу». Слова эти принадлежат Якушеву – противнику Сазонова в годы гражданской войны. Сазонов был одним из деятельнейших участников блока общественных организаций. Таким же горячим сторонником последнего

8

Цитата эта приводится в работе Субботовского «Союзники, русские реакционеры и интервенция» [с. 19]. Работа Субботовского носит такой характер, что нельзя быть гарантированным в точности цитаты, взятой к тому же изолированно. К сожалению, большевики опубликовали ценный дневник Пепеляева только частично: за июль – сентябрь 1919 г. [Развал Колчаковщины. – «Кр. Арх.». XXXI]. Могло быть, что в суммарной записи Пепеляева было неточно передано мнение Львова.

9

Нельзя таковым считать, напр., демонстрацию против Сибоблдумы, о которой передавал Гаттенберг, или требование монархистов играть в июле гимн в железнодорожном собрании в Харбине по случаю какой-то радиотелеграммы с манифестом о вступлении на престол вел. кн. Михаила [Будберг. XIII, c. 221]. Насколько «монархические» симпатии скрывались и позже, свидетельствует такая запись Будберга от 17 июля 1919 г.: «В соборе состоялась панихида по Царской семье. Демократический хор отказался петь. Из старших чинов на панихиде был я, Розанов, Хрещатицкий и уралец ген. Хорошхин; остальные постарались забыть о панихиде, чтобы не скомпрометировать своей демократичности» [XIV, c. 325].

Что касается банкетных «дебошей», то, быть может, и здесь следует сделать оговорку. Ведь другого национального гимна, кроме «царского», не было создано в революционные месяцы. «Образовалась пустота», – правильно заметил Болдырев [с. 38]. Неотвратимая потребность гимна существовала, недаром англичане не могли понять национальной психологии, обходившейся без гимна. Непосредственный Уорд с подобной речью выступил даже на публичном банкете во Владивостоке: «Если бы у нас было 20 революций, то все-таки я не мог бы представить себе, чтобы англичане стали стыдиться английского флага» [с. 55–56]. То же было и в Красноярске. На английских собраниях, когда полагалось оркестру играть национальные гимны союзников, исполнялся старый русский гимн (см. воспоминания И.А. Андрушкевича «Последняя Россия» [ «Белое Дело». IV, c. 109]). На русских собраниях излишняя демократическая щепетильность доходила до таких гиперболических размеров, что оркестр играл в Иркутске «Rull Вritania» («Британия, царствуй и на водах») вместо «God Save the Кing»(«Боже, спаси короля»). Этой ненормальности не понимает даже Колосов.

10

Кроль подчеркивает [с. 67], что Жардецкий стоит за монархию и держится германской ориентации. Если это было действительно так, то, очевидно, Жардецкий в Сибири был выразителем позиции, которую приблизительно в это время занимал председатель партии П.Н. Милюков. О позиции Милюкова и партии к.-д. см. мою брошюру «История гр. войны в освещении П.Н. Милюкова».

11

Видный самарский кадет Клафтон, расстрелянный после Колчака. Погиб тогда же и Жардецкий.

12

Дело касалось ссоры представителя Закупсбыта и Сибирского Союза за границей, когда эсерствующие кооператоры стали выступать против интервенции, «жалея, что союзные войска убивают русских людей». А раньше?

13

Я не назвал тогда автора, не зная, что А.В. умер в Шанхае 9 марта 1927 г.

14

Письмо цитирует автор некролога в «Вольной Сибири» [II, c. 176].