Операция «Сентябрь». Сергей Трифонов

Савельева. То заболеет. То сбегала к полковым разведчикам на допрос языка. А однажды, когда в очередной раз за ней приехали из штаба армии, она намазалась выпрошенным у артиллеристов пушечным салом и вся покрылась аллергической сыпью. По ранее достигнутой ею договоренности с главврачом медсанбата, был поставлен диагноз: тиф. Больше ее не трогали.

      Савельеву она нравилась. Он постоянно думал о ней. Скучал без нее в отлучках. А как только вновь встречал, начинал придираться. То форма ее не по уставу ушита. То прическа вызывающая. То тараторит во время допросов, то слишком медленно переводит. Она все терпела.

      – Товарищ майор. А я знаю, о чем вы сейчас думаете.

      – И о чем же?

      – Вы думаете: майор Савельев! Идешь ты по поверженному Берлину, к которому стремился четыре года. Весна. Дышится легко. Рядом с тобой молодая и, в общем, симпатичная девушка. Вместе с ней исколесили мы фронтовые дороги Белоруссии, Польши и Германии. Под бомбежками, под артобстрелами не раз бывали. И отступать приходилось, и наступать. Куском хлеба делились. А я ведь даже имени ее не знаю… Лена меня зовут. Лена! Запомните, товарищ майор.

      Илюхин понял по грустной улыбке подполковника, что тот сейчас далеко, и подал знак сержанту не торопить начальника. Он тихо приказал, вернее даже не приказал, а попросил:

      – Маша, давай крепкого горячего чаю с булочками. И принеси яблочек, тех самых, антоновки, что я вчера привёз.

      За чаем Савельев спросил:

      – А вы, Николай Иванович, женаты?

      Илюхин, всегда приветливый и улыбчивый, изменился в лице.

      – Был, товарищ подполковник. До сорок четвёртого года. Поженились мы в мае сорок первого, в Себеже. Я служил там. Жена родом из Великих Лук, учительницей работала в школе. В первые дни войны я успел её отправить к моей матери в Пермь. Семнадцатого июля сорок четвёртого года наша 150‐я стрелковая дивизия, где я служил оперуполномоченным отдела «Смерш» в стрелковом полку, освободила Себеж. А на следующий день мне пришлось арестовать тестя, добровольно и усердно служившего у немцев в комендатуре. Узнав об этом, жена подала на развод. Детей не было, расстались тихо.

      – Жалеете?

      – Сейчас уже нет. Подзарослось.

      Савельев закурил, улыбнулся и, показав папиросой на дверь, сказал:

      – А сержант-то просто красавица. Грех такую упустить.

      – Не упустим. Она у меня в отделе служит. Не упустим.

      – Вашего комдива Шатилова я по Берлину знаю, – поменял тему Савельев, – хороший мужик, вдумчивый, мудрый, но строгий. Мародёры, насильники и пьяницы боялись его, а немцы уважали.

      Зашёл Зарубин, присел к столу, налил себе чаю, взял пухлую, хрустящую булочку.

      – Недурно живёте, товарищи начальники.

      Александр Васильевич раскрыл одну из папок, вынул из неё несколько скреплённых страниц и протянул Илюхину.

      – Вы знакомы с этим документом?

      Илюхин стал медленно читать:

      «Прокуратура СССР

      Военный прокурор войск НКВД Литовской