Гептамерон. Маргарита Наваррская

ь – всеобъемлющего синтетического жанра – принадлежит роману. Несколько раньше, в пору Ренессанса, эту роль взяла на себя новелла, и на ее небольшой площади лик эпохи, ее неповторимые приметы, ее прекраснодушные надежды и пестрая повседневность, иногда действительно возвышенная и светлая, но чаще кровавая и мрачная, были запечатлены очень зримо и ярко. Это оказалось возможным, ибо создавали новеллы многие талантливейшие писатели, к тому же оставили они, как правило, не один-два рассказа, а целые циклы, иной раз тщательно продуманные, искусно организованные, снабженные «обрамлением», как это сделал – первым – Джованни Боккаччо в своем «Декамероне»[1].

      Пример Боккаччо был заразительным. Ему вскоре стали подражать прежде всего, конечно, итальянцы, но мода на книгу из ста новелл очень быстро перекинулась и за Альпийские хребты. В середине XV столетия во Франции появился анонимный сборник «Сто новых новелл»[2], кое в чем повторяющий «Декамерон», но по большей части использующий национальный средневековый сюжетный фонд.

      Также сто новелл должно было быть и в книге Маргариты Наваррской, самой талантливой и самобытной новеллистки французского Возрождения[3]. Впрочем, Маргарита успела написать лишь семьдесят две новеллы, поэтому издатели дали книге произвольное название «Гептамерон», то есть «Семидневник» (тогда как «Декамерон» – «Десятидневник»).

      Маргарита Наваррская (1492–1549) жила и творила в очень значительное тридцатилетие французской истории – в годы правления ее брата короля Франциска I (1515–1547). Это время стало для французской государственности и культуры во многом переломным: со старым в научных представлениях, верованиях, житейских взглядах вроде бы было решительно покончено. Но старое оказалось очень живучим, да и далеко не все в нем было плохо и достойно забвения. Поэтому эпоха стала не только переломной, но и переходной; прежние мерки и, что для нас особенно важно, прежние сюжеты не были забыты.

      Итак, несмотря на стойкую живучесть средневековых черт, культура эпохи была культурой открытой, то есть заинтересованно и жадно воспринимала многообразные творческие импульсы, идущие извне, прежде всего из Италии. Эпоха эта породила и людей импульсивных, ломких и противоречивых, для которых были так характерны духовные метания и поиски, смелые прозрения и, казалось бы, ничем не оправданный консерватизм. Вот почему рядом с атеистическими взглядами или хотя бы глубоко скептическим отношением к церковным установлениям мы находим у многих выдающихся представителей того времени сокровенную религиозность, нередко побуждающую вернуться к истокам христианства, снять с него наслоение последующих эпох.

      Это течение в христианстве обычно называют евангелизмом, который стал предтечей Реформации, более радикальной и смелой по своим задачам. Маргарита Наваррская со свойственной ей порывистой страстностью увлеклась идеями евангелизма; не без ее воздействия сочувствовал этому движению и Франциск I.

      Вступив на престол, Франциск энергично, увлеченно и с размахом продолжал как внешнюю, так и внутреннюю политику своих предшественников: не прекратил не очень удачную войну в Италии (на поле брани он не снискал ратной славы), настойчиво насаждал у себя ренессансные обычаи, нравы, культуру (почему получил заслуженное прозвище «отец изящной словесности»). Он привечал ученых, художников и поэтов и не раз отводил от них мстительный меч церковников. Он был щедрым меценатом и добрым другом. Покровительством короля почти неизменно пользовалась и единственная любимая его сестра Маргарита.

      Богато одаренная и умевшая наслаждаться всеми разнообразнейшими удовольствиями бытия, постоянно окруженная лучшими умами своего времени, Маргарита в личной жизни не была счастлива. С матерью, Луизой Савойской, честолюбивой и волевой, не сложились близкие отношения. Отец, Карл Ангулемский, скончался рано, и дочь не помнила отеческой ласки. С братом Франциском, напротив, всегда было интересно и радостно, но и трудно: слишком переменчивым характером он обладал.

      Оба брака Маргариты были продиктованы политическими соображениями, и в них она не обрела простого женского счастья. В семнадцать лет ее выдали за герцога Карла Алансонского, с которым у нее не могло быть духовной близости: он был бесконечно далек от литературных интересов жены. Впрочем, они и редко жили вместе (как и большинство дворян той эпохи, герцог постоянно где-то воевал). Не один год одиноко провела Маргарита в мрачном и холодном Алансонском замке, вдали от друзей, от книг, от любимого брата.

      Жизнь ее резко изменилась после вступления Франциска на престол. На какое-то время она стала вторым человеком при дворе, оттеснив в тень некрасивую и болезненную королеву Клод, свою невестку. Но с годами влияние Маргариты при дворе ослабло. Этому способствовал и ее второй брак: после смерти мужа, в тридцать пять лет, Маргарита вышла замуж, на этот раз за короля Наварры Генриха д’Альбре. Но и тут она не нашла счастья. Генрих (он был моложе на одиннадцать лет) уделял мало внимания жене, весь отдавшись политическим интригам и многочисленным любовным авантюрам.

      Постоянно одинокая и плохо понимаемая в семье, Маргарита очень рано стала покровительницей

1

Лучшей работой о поэтике «Декамерона» остается, пожалуй, книга Р. И. Хлодовского «Декамерон. Поэтика и стиль». М., 1982.

2

Dubuis R. Les Cent nouvelles nouvelles et la tradition de la nouvelle en France au Moyen Age. Grenoble, 1973.

3

О французской новелле Возрождения см.: Pérouse G. Les nouvelles françaises du XVI siècle. Image de la vie du temps. Genève, 1977.