Безутешный счастливчик. Венедикт Ерофеев

немотой. «Пограничная ситуация» вечером 17/VI. Фрязево – Москва.

      22/VI. Передислокация: Брянск – Орел – Мценск – Ефремов – Становая.

      Ночь на 1/VII – поет колыбельную на лермонтовский текст с музыкой собственного сочинения.

      4/VII – Нарушение обетов и еще раз передислокация: Становая – Елец – Задонск – Липецк – Лубна.

      Ночь на 6/VII – Во сне переживаю ситуацию, радующую совершенным отсутствием светлого исхода.

      3/VIII. Двенадцатый день не пью, и замечаю, что трезвость так же чувствительна, как физический труд и свежий воздух. Мелкое наблюдение: я никак не могу вспомнить один редко употребляемый и более крепкий синоним к словам «мракобес», «ретроград», «реакционер», «рутинер» – который уже день не могу вспомнить. Бьюсь об заклад, как только сниму с себя зароки и выпью первые сто грамм, припомню немедленно.

      3/VII. В июне, в Мышлине[2], я все это (и самые тонкие яства вроде Рильке и Малера) «кушал без аппетита». Теперь очень понятно, что значит «жрать все подряд» – только бы утолить голод. От этого голода (т. е. ни одной мелодии и ни одной стихотворной строчки за полмесяца) – самая естественная слабость, головокружение, «неречистость» и все такое. Если бы я вдруг откуда-нибудь узнал с достоверностью, что во всю жизнь больше не услышу ничего Шуберта или Малера, это было бы труднее пережить, чем, скажем, смерть матери. Очень серьезно. (К вопросу о «пустяках» и «психически сравнимых величинах».)

      6–7/VII. Лубна – Лебедянь – Красное – ограбление вишневого сада и сразу в Знамение – Становое-Красное – Куймань – Лубна.

      8–11/VII. Меня в моих странствиях сопровождают «Два белых голубка» Самюэля Барбера.

      Ночь на 12/VII – Первая ночь в Тамбовской области. Избердеевского р-на.

      13/VII – Хомутец – Липецк – Хлевное – Задонье – Елец – Становая. Расх. новости.

      С 15/VII я каторжанин.

      Ночь на 16/VII – В районе Знаменки, под звездным небом. Всеми оставленный малыш – почему никто и не взглянет? – всхлипывает в своем углу. Подхожу, обнимаю его и уношу с собой.

      Ночь на 20/VII – Посреди селения Дон-Избище, у входа в палатку.

      Стоило только поправить кирпич над входом – рушится весь фасад пединститута.

      Спросить у 3‹имаковы›х, не обрушилась ли мышлинская печь.

      Жена Геббельса курила сигареты: отучить Зимакову курить.

      29/V. Спросить у Зимаковой, у Г., у Р., у М. Весь день последовательно деревенею, хотя и всеми силами «размягчаю душу». Вернее, даже так, пью весь день и, не пьянея, сосредоточиваюсь на каком-то очень громадном и очень пустом чувстве (и очень сковывающем), которому нет ни имени, ни причины. Все проходит стороной. Спросить, что случилось.

      3/VII. Великолепное «все равно». Оно у людей моего пошиба почти постоянно (и потому смешна озабоченность всяким вздором). А у них это – только в самые высокие минуты, т. е. в минуты крайней скорби, под влиянием крупного потрясения, особенной утраты. Это можно было бы развить.

      – Это кто тут у вас, Ерофеев, все стреляет? – спрашивает она.

      – Это Амур, – отвечаю, – стреляет мне в сердце, жестокая девушка.

      отсутствие динамичности в моем характере

      все потеряно, кроме индивидуальности

      И

2

Мышлино – деревня в Петушинском районе Владимирской области, где жила Валентина Зимакова.