Тропою испытаний. Смерть меня подождет. Григорий Федосеев

так задержались? – спросил он с явным беспокойством.

      – Погоды долго не было летной, да и хлопот много… Раньше не могли никак.

      – Плохо. Снег размяк, вода пойдет поверх льда, как ехать будем?

      – А ты один? – спросил я его, пока Василий Николаевич разливал по кружкам чай.

      – Товарищ есть. Николай Лиханов. Он оленей пошел смотреть, скоро придет. Тоже старик. Мы с ним постоянно вместе тайга ходим.

      – Как старик? – удивился я. – Мы же просили Колесова, вашего председателя, выделить тебе в помощь молодого парня. Не нашлось, что ли?

      – Колхоз люди много, однако молодой теперь все ученый стал, по книге тайгу учит, а оленью узду не умеет сделать, след зверя теряет… Зато клуб дорога хорошо знает! – ответил сердито Улукиткан.

      – Вам, старикам, ведь тяжело будет работать, – возразил я.

      – Ничего, нам привычно, да я и не хвораю никогда. Когда время придет – сразу эскери[4] заберет. А Николай в тайге лучше молодого.

      – Ну хорошо, увидим. А почему у тебя эвенкийское имя, а у Лиханова русское? – продолжал я разговор.

      – У него мать была русская, она ему свое имя давала.

      За палаткой послышались шаги, кто-то постучал, сбивая с ног снег, кашлянул и ввалился внутрь.

      – Шибко много людей стало у нас на косе… Здравствуйте! – сказал он, снимая шапку.

      – Проходите, садитесь, – предложил Василий Николаевич, освобождая место.

      Это был высокий, крепкий старик, на вид лет пятидесяти, с плоским, скуластым, почти круглым лицом, одетый по-эвенкийски: в дошку, лосевые штаны и лапчатые унты. Тугая и дочерна смуглая кожа только на лбу у него была пересечена морщинами. Толстые, вывернутые наружу губы были опушены мелкой седой порослью. Жиденькая бороденка из считаных волос в беспорядке торчала по краешку подбородка. Лицо простое, добродушное, на нем, как в зеркале, отражался покладистый характер старика.

      Это и был Николай Федорович Лиханов, наш второй проводник. Его черные глаза, подвижные, как ртуть, в одно мгновение осмотрели нас всех. Он поздоровался со всеми за руку и тоже уселся возле печки.

      – Куда кочевать будем? – спросил Лиханов.

      – В верховье Маи.

      – Не поздно, как думаешь? Худой время: наледь скоро должна пойти. Оленям худо будет тащить груженые нарты по воде. Шибко запоздал, боязно трогаться – как бы не пропал где.

      – Мы должны ехать, – твердо сказал я. – Если не пробьемся на нартах, бросим часть груза в лабазе и уйдем вьючно. Если вообще на оленях уже не пройти, уйдем с котомками на лыжах. Знаем, что не время сейчас путешествовать, но что делать… Надо.

      – Ничего, помаленьку доедем, – вмешался в разговор Улукиткан. – Олени свежие, люди мало-мало здоровые. Если наледей бояться, то от пурги помирать надо…

      Гости засиделись до полуночи. Нас интересовало все в этом загадочном крае: какой лес, доступны ли летом реки для брода, есть ли в горах звери, где лежат проходы? Старики отвечали охотно. Выяснилось, что март у местных жителей

4

 Эскери – бог или злой дух.