Экспериментальная лечебная практика. Сергей Николаевич Адушев

сем правила воля Создателя. Он решал кому жить, кому нет – именно так расценивали религиозники последствия лечебной практики.

      У восточной стены в окрестностях Цитадели, в холодном сооружении располагается Лазарет. Оптимистично крашенный по два раза в месяц в белый цвет, он стоит в тени стен с утра и в тени самой Цитадели под вечер. Несмотря на чистый белый цвет Лазарета, здесь группа лекарей под постоянным присмотром церковника наживую режет обратившихся пациентов, объясняя всем, что проводят лечебные мероприятия. Стандартные крики жертв лечения раздаются из-за закрытых дверей по несколько раз на дню. Тысячу раз подумают миряне прежде, чем обратиться к лекарям, только когда остаётся последняя инстанция перед смертным одром, к ним приходят мученики.

      Сточные воды, что брызжут за стену Цитадели, в лучшем случае чёрные, но чаще багровые с невыносимым зловоньем, что радует только червей, которые барахтаются в этих отбросах. Рядом с Лазаретом начинаются мясные лавки уважаемого Сабнака. В постоянной тени и нескончаемой прохладе его мясо остаётся подолгу свежим, этим он и пользуется.

      В Лазарет по назначению самого Императора как на работу уже несколько дней ходит Исрафель, проявивший своё инновационное учение в лечении особо тяжких ран. С энтузиазмом встаёт каждое утро в ожидании своей надобности, он идёт на работу, но с каждым днём всё того же энтузиазма становится всё меньше. Зачастую он уже далеко не рад, что подписался на помощь лекарям, так как с первой же минуты его усадили на скамью ожидания и настрого запретили принимать участие в лечебной практике. Даже несмотря на распоряжение Императора, здесь он наблюдатель, а заправляет процессом тут церковник – дьякон Бокор, что безустанно отпускает грехи мученикам, которые обратились за помощью, а получают предсмертную боль. Для этих целей ему выделен кожаный плащ с высоким воротом и непромокаемые сапоги, одного образца как у лекарей. Плоская шляпа с широкими полями, что выступают за края тульи1 для защиты лица, больше похожа на зонт от непогоды, нежели на головной убор. Томик псалмов в кожаном переплёте пристёгнут к поясу под плащом и нож с прямым лезвием и рукоятью в форме креста – вот стандартный набор церковника, служащего при Лазарете.

      В крепкую дверь Лазарета постучали, слабо и неуверенно, это первые удары за сегодня. От стука лекари вздрогнули, они и сами были не рады своей деятельности, только церковник взбодрился и хлопнул в ладони.

      – Начнём, – он потирал руки в перчатках, а на его лице проскочила садистская ухмылка.

      – Входите! – выкрикнул лекарь Марбас и привстал со скамьи. Его неоттираемый фартук приобрёл навсегда бордовый цвет, чем в первую очередь пугал пациентов на входе, и лишь потом практические инструменты процедур лечения открывали истинный страх.

      – Здравия Вам, господа, – робко открылась дверь, и за ней появился рослый мужик.

      – Нечего бояться, брат, заходи и рассказывай, что тебя терзает? – церковник как-то лживо прищурил глаз и шагнул навстречу, заслонив собой наблюдателя на скамье ожидания.

      – Здесь такое дело, – мужик протянул перед собой распухшую кисть руки, обмотанную отсыревшей тряпкой.

      – Вот это да, – церковник чутко потянул свои руки к нему, но тот отдёрнул.

      – Я прошу только посмотреть, лечить не собираюсь, – мужик аж побледнел, и на его лбу выступила испарина.

      – Да ты не страшись, сын мой, проходи, – церковник жестом указал направление к креслу осмотров, и тот с опаской, но всё же поддался. Тот его деликатно усадил, а сам опустился перед ним на колени. – Рассказывай…

      – Да что рассказывать? – усмехнулся мужик, стараясь взбодриться. – Тут на сенокосе руку стёр в кровь, а потом во что-то вляпался, вот теперь такое, – он вновь поднял опухшую руку, и её тут же схватил церковник. Жадно сжимая пальцами до боли, он заметил, что тряпка на глазах сыреет от любой нагрузки.

      – Вот как тебя зовут, брат? – глядя прямо в глаза бедолаге, церковник замер и не отпускает ему руку, приподняв над головой как символ своей веры.

      – Драугр, – скалясь, сдерживая в себе боль, произнёс мужик, вжавшись в спинку кресла.

      – Сразу и не выговоришь, – церковник опустил на мгновение взгляд и поднял вновь. – Так вот, сын мой Драугр, ситуация такая. Твоё увечье неспроста, и Создатель видит это, – делая тяжёлые вздохи, церковник наводит жути на бедолагу, и это у него получается занятно. – Затронул ты своей рукой ересь, и кара пала на неё. «Да усохнет дух еретика, коли на его теле появились увечья ереси», – так говорится в Кодексе Инквизиции, – он вновь замолчал, будто вдыхает страх бедолаги, который аж затрясся. – Я, отец Бокор, и я перед тобой на коленях, сын мой Драугр, – церковник пронизывает бедолагу взглядом, словно сам изводит его дух. – Через мои глаза на тебя смотрит Создатель, готов ли ты открыться перед его взором?

1

Часть, покрывающая голову.