Самая страшная книга 2024. Александр Матюхин

осталось незаконченным, повисло фрагментами в вечном «пока».

      Хлестал ветер, гнал крупные хлопья снега, мороз хотел превратить слезы на щеках в ледышки, в острые осколки, как в той сказке про потерянного в королевстве льда мальчика.

      Васька с Толькой прижимались друг к другу и смотрели, как гроб опускают в ровную яму.

      Сзади стояли мама Васьки и родители Тольки. Перешептывались, но голоса заглушал ветер. Впереди дети и педагоги ежились от холода, прятали руки в карманы, а лица в воротники и шарфы.

      Сын Дианы Романовны на похороны не приехал.

      Васька обвел взглядом небольшую толпу и сфокусировался на яме. Скоро в мире не осталось ничего, кроме этого ровного прямоугольного провала, ведущего в темноту, из которой нет выхода, сколько оледеневших осколков ни урони из глаз, сколько слов «вечность» из них потом ни собери. Если бы была возможность, он бы попытался собрать не «вечность», как мальчик из сказки, а другое слово, пусть льдинки разодрали бы ладони до крови, пусть на это ушло бы много-много лет, он бы пытался и пытался, но…

      Возможности не было.

      Васька весь дрожал, хотел вспомнить радостную Диану Романовну, но в уме у него лишь вертелась снежная карусель.

      Рябь на экране телевизора.

      Шум на кассетной записи.

      Снежные хлопья все росли и обратились под конец в трех огромных животных.

      Василий отвернулся от ямы, уткнулся Тольке в плечо. Казалось, ледяной воздух сковывает цепями. Они сжимали душу, контролировали каждую мысль, каждую эмоцию. Запрещали даже пытаться вспомнить хорошее. И, поддаваясь контролю, приказу, он приглушенно завыл.

      Слово не собрать. Остается только плакать.

      Никто ничего им не рассказал. Погибла. Точка.

      Но шила в мешке не утаишь. Старшаки громко и довольно обсуждали, что Диана Романовна покончила с собой. Повесилась.

      Васька спросил об этом маму, та вздохнула, отложила вязание и сказала:

      – Иногда все бывает сложно.

      Теперь, кроме боли и грусти, Васька почувствовал, что его… предали. Как она могла так поступить?! Как она могла бросить их с Толькой?!

      Очень редко, в самых глубоких температурных снах, Диана Романовна стала приходить к нему. В руках она держала петуха, красного, как последний закат, у ее ног лежала собака, черная, как слепая ярость, а за спиной до самого потолка возвышалась свинья, огромная и белая, как боль.

      Диана Романовна молчала, ведь она была мертва, ее шея сломана, а поперек горла тянулась…

Десятый

      …Василий поправил сползший шарф, спрятал красную, до сих пор саднящую борозду.

      Толик вел машину, молчал, иногда злобно постреливал взглядом в сторону друга, а потом наконец сказал:

      – Ты дебил.

      И не поспоришь.

      Василия еще трясло, тело ощущалось таким легким, что, казалось, если бы не ремень безопасности, он бы воздушным шариком взлетел к крыше. Мысли текли вяло, заторможенно. Последствия транквилизаторов, которыми его в лошадиных дозах пичкали в наблюдательной палате на протяжении двух дней, пока Толик не примчался в Москву