Сеть судьбы офицера Игоря Ергашова (сборник). Владимир Коркин (Миронюк)

на которых головорезы, очевидно, терзали молодую женщину, плюс остатки еды, предусмотрительно сваленные в помойное ведро и политые из заварного чайника. По количеству посуды выходило, что гостили здесь два человека, причем те, кого неплохо тут знали, кому доверяли, потому и открыли дверь дома в вечерний зимний час.

      Круг подозреваемых сужался медленно. У семьи заготовителя были добрые отношения со многими: кому втихаря отпускали пушнину, кому лечебные травы, с кем просто дружили, принимая у себя перекинуться в картишки, постучать в домино, или посидеть за безобидным лото. В заготконторе никто накануне с молодыми супругами не встречался, у всех оказалось алиби. И когда у Игоря не осталось шансов раскрыть преступление, в отделении реанимации вернулось сознание к Кате, жене несчастного Валерки. Она назвала имена душегубов. Ими оказались заготовитель Тимофей Сукорезов и его дружок Юрка Редкозуб, фотограф ателье Дома быта, большой любитель выпить водочки на дармовщину и поволочиться за бабенками. За подельниками установили плотное наблюдение. Если Редкозуб был, что называется, на виду и не мог ускользнуть из поля зрения оперативников, то Сукорезов часто разъезжал на своей «Ниве» по станицам и хуторам, занимаясь заготавкой сельхозпродуктов. Но все его маршруты тщательно отслеживались. Чтобы руки убийц не дотянулись до единственного свидетеля, Екатерину перевезли в областной центр. Одновременно в городе муссировались толки, будто жена убитого заготовителя по-прежнему в коматозном состоянии: только по воле следователей ее не отключили от аппаратов жизнеобеспечения, в надежде на то, что очнется, хотя у врачей веры в это не осталось. А дружки сторожились: встретились за все время негласного наблюдения за ними всего раз, 8 марта, когда работники службы быта отмечали в ресторане женский праздник. Редкозуб приударил за одной «вольной птицей» – моднючей вертихвосткой парикмахером, а Сукоре-зов «пудрил мозги» швее из женского ателье. Конечно, оба улучили момент, чтобы остаться наедине в курительной комнате. Затягиваясь импортной сигаретой, заготовитель негромко и быстро заговорил:

      – Юрок, недобитая баба отсюда далеко и мы не знаем, как она там. А вдруг очухалась? Нам нужно слинять.

      – Ну, Тимоха, то ж не проблема. Места потайные у меня есть, да и у тебя тоже. Если установили «наружку», так все равно далеко не уйдем. Надо втихаря отсидеться поблизости до лета. А там, среди люда отпускного, можно и раствориться. Ксивы про запас имеем, стволы. Ты что предлагаешь?

      – На Курани, у станицы Есаульской, остров Покатый. Туда никто не заглядывает. Летом одно комарье, кругом плавни. У меня там в одной оборудованной и замаскированной землянке все заранее приготовлено для того, чтобы лечь на дно. Надо еще свежих сухарей, всякой тушенки и разных банок с кашами, рыбы копчёной да топлива для керосинки. Одна лодка зачалена на острове, другая на берегу речки. Что-то томит меня, уж не очухалась ли наша Катька.

      Пока собратья по разбою