Солнце восемь минут назад. Анна Малышева

приятно. Искусство, мать его так.

      «А он ничего себе, – Александра с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться. – Тоже лучше, чем я ожидала».

      – Как я поняла, речь идет о копировании? – спросила она, вновь обращая взгляд на полотно. – Так, может, лучше будет повесить в столовой копию?

      – Нет-нет, ни в коем случае, – категорично заявил Максим. – Но копии мне действительно нужны. Для шале. Пять копий для пяти домиков, и побыстрее. За месяц управитесь?

      Теперь Александра не сводила с него изумленного взгляда. Она была сбита с толку и ожидала продолжения, но Максим, судя по всему, считал, что выразился ясно.

      – За месяц успеете? – повторил он.

      – Во всех шале будут одинаковые картины? – нерешительно уточнила художница.

      – Именно, – кивнул Максим. – Да и не совсем картины, если быть точным. Что такое венка, знаете? Сталкивались?

      Ей показалось, что она ослышалась. Мужчина смотрел на нее уже с явным раздражением. Его тонкие ноздри нервно подергивались, водянистые глаза приобрели жесткое выражение.

      – Венка? – переспросила она. – Если это то, о чем я думаю, то венка – это олеография, наклеенная на холст, оттиснутая под прессом, чтобы придать бумаге рельеф холста, и покрытая лаком. Впервые такие гибриды появились в Вене, во второй половине девятнадцатого века, отсюда название… Имитация настоящей картины маслом за небольшие деньги… Некоторые венки даже дописывались вручную, для пущей рельефности.

      – Все верно. – Максим достал из сейфа рулон, который заметила там Александра. – Вот, здесь олеографии. Масштаб один к одному. Остальные материалы купите сами и предоставите мне счет. Багеты тоже должны быть идентичны оригиналу. – Он постучал указательным пальцем по бронзовой раме. – Все. Теперь насчет сроков и оплаты…

      – Подождите! – Александра с трудом сохраняла самообладание. – Вы предлагаете мне сделать венку?

      – Пять штук, – уточнил Максим. – Есть препятствия?

      – Да как бы сказать, – она терялась под его взглядом, который ощущала как прикосновение – бесцеремонное и недоброе. Наконец, собравшись с духом, художница заявила: – Я никогда этого не делала.

      Богуславский поднял брови и улыбнулся. Улыбался он, опуская углы губ вниз. Это была улыбка наоборот.

      – А разве это так сложно? – осведомился он. – Светлана мне сказала, что вы первоклассный реставратор. С такой-то ерундой справитесь!

      Александра покачала головой:

      – Нет, я не так выразилась. Я никогда этого не делала… И не хотела бы делать, – закончила она с сильно забившимся сердцем.

      Мужчина присел на край письменного стола, скрестив руки на груди, рассматривая собеседницу с явным любопытством.

      – А почему, что тут такого? – спросил он. – Для вас это какая-то репутационная потеря? Это вас унижает?

      – Ну, можно и так сказать. – Александра снова уселась в кресло. Сердце все еще колотилось в горле,