Сцена после титров. Алексей Корнелюк

сторону.

      "Шшшшш"

      Что-то невидимое толкнуло меня в грудь и, пробравшись под пуговицы рубашки, раздуло спину, как парус.

      "Шшш", – продолжали шуршать колосья пшеницы.

      "Не может быть… Это что, ветер?" – Подумал я про себя.

      Чувствуя на лице и шее поток воздуха, я ошарашенно смотрел прямо перед собой.

      Глаза стали слезиться, и я, жмурясь, расстегнул рубашку.

      Ветер, как невидимые объятия, касался моей груди и, обтекая, летел дальше.

      Я выставил вперед руки. На коже появились какие-то пупырышки.

      Что со мной?

      Я стоял посреди поля пшеницы и, как потерянный ребенок, не знал, что делать.

      – Корви… – Промолвил я, забыв, что передатчик сломан.

      Пробираясь по полю, я чувствовал, как соцветия пшеницы задевают голую кожу.

      За все свое существование я испытывал только два вида эмоций: скуку и раздражение.

      Скуку – от однообразной работы, а раздражение – от невозможности что-либо поменять.

      Даже тот самый яд в пыточных действовал быстро, и боль быстро проходила. Она испарялась без остатка… словно её никогда и не было.

      Сейчас все по-другому.

      Хромата не прошла, руку все так же саднило.

      Увидев боковым зрением тень, пронесшуюся по полю, я поднял голову.

      Яркий солнечный свет ударил в глаза, и я, поморщившись, на автомате поднял руку.

      Надо мной кружился ворон.

      Вдалеке показалась еле различимая точка, от которой поднималась тоненькая струйка дыма.

      Я ускорил шаг.

      Колосья, в некоторых местах достигающие моего роста, били меня по лицу, и, отплевываясь, я остановился.

      Точка впереди оказалась небольшим домиком, а значит, где-то рядом должна быть дорога.

      Неуклюже подпрыгнув, я посмотрел влево. Ничего.

      Подпрыгнул вправо. Кажется, есть.

      Резко свернув направо, я задел туфлей бугор земли и, споткнувшись, полетел на вытянутые руки.

      Боль иголками пронеслась по ладоням.

      – Ай! – Вырвалось из меня.

      Встав и отряхивая с рук землю, я продолжил идти, но уже осторожней.

      Отодвинув в очередной раз колосья, я с облегчением обнаружил две протоптанные параллельные полосы.

      Выйдя на них, я пошел в сторону дома.

      Снова голоса внутри стали досаждать мне. Как рой надоедливых мушек, они с каждым шагом заставляли меня… нервничать?

      Я вспомнил уроки в загробном институте…

      Мы изучали ментальные состояния человека. Скука была смертная, я слушал вполуха, но про нервничание я запомнил интересный факт.

      Люди предпочитают нервничать, когда нервничать совсем необязательно. Это как осознанный выбор, и вот сейчас я, видимо, нервничаю? Не знаю, может, я путаю…

      Впереди показались колышки забора.

      Главная калитка была приоткрыта.

      Войдя на территорию, я прошел мимо покрытого ржавчиной трактора, и в нос ударил странный запах, тягучий и неприятный.

      Чуть поодаль на лужайке были разбросаны дрова и воткнутый в полено колун.

      Подойдя ближе, я пригляделся к дровам: