Командировка в обитель нежити. Алла Вячеславовна Белолипецкая

дника: в ночь на 28 октября 1920 года по православному календарю, а по новому стилю – на 10 ноября. Эта деревянная церковка простояла на высоком берегу Оки почти три века: её возвели в начале 1650-х годов, незадолго до никонианской богослужебной реформы. И благодаря храму близлежащее село тоже стало зваться Пятницким, хотя древностью своей оно на столетия этот храм превосходило. Поселение, имя которому было – Макошино, возникло в здешних местах еще в середине XII века. Основанное через полтораста лет после Крещения Руси, оно, тем не менее, прозывалось в честь славянской богини Макоши: распорядительницы счастливого жребия, покровительницы прядения, ткачества и ворожбы. Ибо с незапамятных времен в окрестных сосновых лесах прятались и поддерживались кем-то в сохранности каменные алтари этой богини. Их так и не смогли уничтожить все до единого – ни по приказанию князя Владимира, ни по распоряжению патриарха Никона, ни даже по ретивому усердию большевиков.

      И вышло так, что языческие капища в окрестностях села к концу 1920 года уцелели, а приходская Пятницкая церковь – погибла в огне.

      В тот год девятое ноября по новому стилю выдалось вьюжистым. Поземка начала заметать еще с полудня, ледяной ветер пробирался даже под овчинные тулупы, так что после захода солнца сельчане почти все попрятались по домам. И прогуляться поздним вечером по селу вздумали только двое: высокая худощавая женщина, по самые глаза обмотавшаяся платком, и коренастый мужчина в черной тужурке, похожей на матросский бушлат, и в мохнатой шапке-ушанке.

      Шли они к опушке соснового бора: в сторону храма и погоста. Причем только мужчина знал, что их двое. Женщина шла, не оборачиваясь и явно не ведая о том, что кто-то следует за ней. Вот – поземка зацепила край её юбки, задрала его к худым коленям сельчанки, и та приостановилась, чтобы одернуть подол. Однако своего преследователя – метнувшегося к забору одного из близлежащих домов – не углядела. Вот – мужчина наступил в темноте на стеклянистый ледок замерзшей лужи, громко хрустнувший под его сапогом, но – сельчанка, укутанная в платок, вновь ничего не заметила.

      Единственная в селе улица закончилась, и впереди замаячил силуэт старинной деревянной церкви, стоявшей почти у самой воды. Лишь речной крутогор да несколько саженей песчаного берега отделяло Пятницкий храм от холодной, готовящейся к ледоставу Оки.

      Возле самой околицы женщина чуть задержалась и огляделась-таки по сторонам – но не так, как оглядывается человек, чего-то опасающийся. Она словно бы высматривала во вьюжной ночи только ей ведомые знаки. И во время этой заминки мужчина – повалившийся наземь в неглубокий снег – успел изрядно замерзнуть и помянуть недобрым словом рано подступившую зиму.

      Но вот одинокая путница вышла за околицу и зашагала дальше – быстро, но без видимой спешки. И мужчина решил больше не таиться: встал с земли и припустил за ней. Возле самой ограды погоста он её нагнал, окликнул, и женщина застыла на месте, резко и в раздражении, как отвлеченная от охоты кошка.

      – Ты куда это собралась? – Преследователь хотел схватить её за плечи, но она – увертливостью снова напомнив кошку – от его рук уклонилась и ни слова в ответ не произнесла.

      И тут же метель закружилась как-то особенно яростно, бросила целую пригоршню снега в лицо мужчины. Тот невольно зажмурил глаза, а когда снова открыл их – путница уже находилась от него на приличном отдалении: ловко переступая через могилы, она шла по сельскому кладбищу.

      – Стой! – крикнул он ей; но та лишь ускорила шаг.

      Мужчина выругался, перескочил через невысокую кладбищенскую оградку и кинулся вдогонку.

      А его односельчанка уже подошла к бревенчатым стенам Пятницкой церкви, которая имела в основании форму круга, и стала огибать её против часовой стрелки, чем-то присыпая основание стен. Мужчина в ушанке побежал еще быстрее, но запнулся о скамеечку подле одной из могил и упал, пропахав носом присыпанный снегом могильный холмик. С головы его слетела шапка-ушанка из волчьего меха, и он потратил с полминуты, пока нашаривал её в темноте и снова нахлобучивал.

      Женщина тем временем обошла заметаемый снегом храм до половины – так что скрылась из виду. И её преследователь, ринувшийся обегать бревенчатые строение с противоположной стороны, с ходу на неё налетел. Был он гораздо крепче её телосложеньем и намного тяжелей, так что легко повалил негодяйку наземь – и придавил всем своим весом. Та стала извиваться под ним, стараясь высвободиться, но – по-прежнему не издавала ни звука. Она не походила сама на себя: её глядевшие из-под платка карие глаза словно бы подернулись черной болотистой пленкой; брови сделались гуще и чернее, а полоска лба над ними казалась вблизи изжелта-бледной, как восковая свеча. Примерно такого же цвета был и порошок с мерзким запахом, который сыпался из сжатого правого кулака женщины: им она молотила своего преследователя, целя в лицо.

      – Да что ж ты творишь, дура! – закричал мужчина. – Опомнись!..

      Но тут чернобровая крестьянка вывернулась-таки из-под него, вскочила на ноги – и уже в следующий миг мужик в ушанке обнаружил, что лежит он не у церковной стены, а посреди погоста, где невесть как очутился. А его односельчанка – почти родственница! –