Дети, не игравшие в войну. Дмитрий Иванов

словно хозяин, неспешно вошёл здоровенный немец с автоматом, за ним другой. Мать, уже успевшая накинуть на себя фуфайку, прижала к себе Кощея, и тот чувствовал, как она дрожит – не то от страха, не то от холода.

      – Добрий ден, – спокойно, с наглой улыбкой, на ломанном русском произнёс первый фриц.

      Второй вначале бесцеремонно разглядывал хозяйку дома, её сына, нехитрую мебель и фотографии на стене, а потом на таком же ломанном русском спросил:

      – Находитесь ви здесь одни? Или есть кое-кто ещё?

      – Мы одни. Только я и сын, – ответила мать, пытаясь закрыть своей спиной Кощея.

      Тот смотрел на немцев с любопытством и изумлением, спросонья не вполне понимая, что происходит.

      Немцы, не спрашивая разрешения, осмотрели весь дом, светя фонариками во все тёмные углы, заглянули в подпол, осмотрели чердак. Всё это время и Кощей, и мать сидели молча, стараясь лишний раз не двигаться.

      Когда удовлетворённые обыском дома немцы вышли на улицу, женщина поспешила одеться, бросив сыну вполголоса лишь короткое:

      – Сиди тихо.

      Затем на цыпочках подошла к двери, прислушалась. Осторожно её приоткрыла и выглянула на улицу.

      Вернулась в дом, снова села на кровать и, обняв Кощея, сказала не то ему, не то себе:

      – Смотрят сарай и огород. Сволочи.

      Через некоторое время фашисты вернулись.

      Один из них направил ствол автомата на сжавшихся от страха мать и сына и коротко бросил:

      – Встать! Взять свой вещи. Идти в маленький хаус во дворе жить.

      До мальчика и женщины не сразу дошёл смысл слов, сказанных немцем.

      Но тот повторил уже более грозно, обводя стволом автомата комнату, а затем указывая на дверь:

      – Забирайт свой шмотки и катись в хаус во дворе. Понималь?

      – Пошёль в сарай, баба, – добавил второй немец и толкнул женщину стволом автомата.

      Кощей, испугавшийся за мать, оттолкнул короткий ствол автомата, вскочил, встав между матерью и фашистом, крикнув здоровенному солдату:

      – Не трогай мамку!

      И тут же отлетел в дальний угол комнаты, сбитый с ног мощной оплеухой.

      Очнулся он уже в сарае, куда перенесла его мать. Пахло куриным помётом и сеном, голова болела и двигаться совсем не хотелось. Мать была рядом. Кощей попробовал подняться. Голова кружилась и очень хотелось пить.

      – Мам… – позвал он. – Что мы тут делаем?

      Мать обернулась на голос, села рядом. Лицо её было серьёзно, а глаза печальны.

      – Теперь мы будем жить тут. Это пока… – она отвела взгляд и уже более сурово, как взрослому, сказала: – Наш дом заняли немцы, сынок.

      – Гады, – негромко и спокойно произнёс Кощей, закрыв глаза.

      Ему не хотелось, чтобы мама видела, как он плачет. Не хотелось показывать слабость, да и расстраивать её тоже не хотелось. Мальчуган был уверен, что мать, увидев его таким, заплачет тоже. А ведь он и так не раз уже был причиной её слёз. Кощей лежал,