Темное солнце. Эрик-Эмманюэль Шмитт

качнулась было назад, в этом движении мелькнуло все ее презрение к властям, но вовремя остановилась: ей шепнули, что еще пара слов, сказанных от души, послужат делу.

      Тотчас слетелись микрофоны, нацелились ей в грудь, поплыли над ее головой, наперебой зазвучали вопросы. Каждый журналист норовил обойти остальных. Запросы сталкивались, гвалт стоял оглушительный. Бритта отступила, суровая и замкнутая. Выросли трое телохранителей и выставили мускулистый барьер, давая понять, что встреча окончена.

      – Отлично! – прошептала Нура.

      Она пробежалась по иностранным телеканалам, дабы убедиться, что комментаторы заглотили послание и уже вовсю его препарируют.

      – Операция удалась! – заключила она. – Как насчет аперитива?

      Она направилась к бару, схватила бутылочку «Лагавулина».

      – Глоток виски не слишком соответствует масштабу события, это очевидно, но лучшего тут не нашлось.

      Она уселась рядом с Ноамом, его окутало душистое облако и пробудило нежные воспоминания. Они чокнулись.

      Ноам удержал глоток алкоголя во рту, чтобы густая жидкость обволокла нёбо, и до ожога просмаковал ее пряный торфянистый вкус. Под действием этого изысканного букета он представил, что рот Нуры подвергся тому же ароматному вторжению. Ему захотелось ее поцеловать.

      Краем глаза он отметил, что она вряд ли откликнется: вперившись в экран, она осмысливала реакцию журналистов, собравшихся в какой-то американской студии.

      Ноаму никак не удавалось расслабиться. События последних дней не отпускали. Он испытывал облегчение, которому не сопутствовала радость, – облегчение канатоходца, оторопело взирающего на бездну, куда он едва не угодил, передышка, которая не уменьшает страха, а усиливает его.

* * *

      Еще несколько секунд… И они узнают, удалось ли вооруженным формированиям задержать террористов.

      Время растягивалось, в минуте уже не шестьдесят секунд, а все сто двадцать, сто двадцать игл, медленно вонзающихся в кожу.

      Нура, Бритта, Ноам и Свен, устроившись за круглым столиком «Café Opera», пытались сохранять оптимизм. Мать с дочерью намеренно выбрали знакомое заведение – деревянные панели и ощущение уюта, – им как-то довелось поужинать здесь перед спектаклем. Как всегда, изобильный декор притягивал внимание: здесь не было ни сантиметра, избежавшего отделки, от деревянных панелей рыжего ореха, гипсовой лепнины по стенам и потолочных росписей, открывающих взору сельский пейзаж, до купола, составленного из цветных витражей с цветочными мотивами. Прибытие блюд с непременной селедкой, треской, картошкой и сырными пирожками сопровождается балетом официантов в белых жилетках и метрдотеля во фраке. В этой роскошной вселенной звучат и Пёрселл, и Гендель, и Моцарт, хотя оформление выдержано скорее в стиле ар-нуво. Как всегда, спускаются чары и окутывают посетителей ровным теплом. Но на их четверку обстановка сегодня не действует… Ресторан шелестит милым бормотанием, а за их столиком царит гробовая тишина.

      Они