Темное солнце. Эрик-Эмманюэль Шмитт

одеждой и были далеки от нынешней моды, ибо она предписывала купальщикам напяливать широкие длинные трусы, которые пузырятся и стоят колом. Ноама его возвращение не обрадовало. Теперь он знал, что у этого антиглобалиста под одеждой: стройное сухопарое тело с выпуклыми мускулами, эффектно подчеркнутыми светлым пушком. Свен был красив, и об этом не подозревал, что делало его неотразимым. При виде его жена и дочь так и засияли. Ноам обозлился.

      Свен устроился рядом с ними. Он был в восторге от своего заплыва кролем.

      – Бодрит! При семнадцати градусах хочешь не хочешь, а плывешь!

      Он выпалил это в лицо Ноаму, будто тот должен немедленно броситься в воду, потом повернулся к Бритте:

      – Нырнем в морские глубины?

      – Нырнем в озерные, папа!

      Отец с дочерью ударили по рукам, понимая друг друга с полуслова. И пошли брать напрокат гидрокостюмы, ласты и баллоны.

      Как только они скрылись, Нура посмотрела Ноаму в глаза и прошептала:

      – Ты его ненавидишь, да?

      – Ну что ты! Он… очень… представительный.

      Она рассмеялась.

      – Ты бы хотел этого не знать?

      – Когда узнаёшь, становится тяжко.

      Она склонилась к нему.

      – Он прекрасный любовник. Неторопливый. Нежный. Женственный до той минуты, пока не докажет, что он в полном смысле мужчина.

      Ноам закрыл глаза. Это признание было ему как кость в горле. Что за игру затеяла Нура? Он в лоб спросил:

      – Нура, кто родители Бритты?

      – Свен и я.

      Она протянула Ноаму свой телефон.

      – Вот фотографии моих родов.

      Не глядя на них, Ноам усмехнулся:

      – Ты не впервые устраиваешь подобную инсценировку. Помнишь, с Авраамом…

      – Но посмотри: либо я мать Бритты, либо мне причитается «Оскар» за режиссуру.

      На экране замелькали снимки, жесткие, точные, достоверные, не допускавшие никакого сомнения. Нура удовлетворенно забрала телефон.

      – Как ты?.. – начал было Ноам.

      Его оборвали крики, донесшиеся из-за торговых палаток. Отдыхающие тревожно завертели головами.

      Ноам и Нура вскочили, подхлестнутые одним и тем же страхом. Они бежали, огибая бювет, магазин пляжных принадлежностей, ангар с сапбордами, и мчались к перекрестку, откуда неслись вопли, плач и причитания. И чем они были ближе, тем больше боялись того, что им предстоит увидеть.

      Бритта лежала в канаве. Она была в крови, руки и ноги неестественно раскинуты.

      Возле дочери, находящейся в бессознательном состоянии, на коленях рыдал Свен:

      – Этот байкер… влетел на полной скорости! Сбил ее! Она упала. Мерзавец совсем озверел и еще несколько раз бросился на нее… Я подскочил, а она уже без сознания.

      Ноам подбежал, склонившись над Бриттой, он различил слабое дыхание.

      – Она еще жива…

      Родители судорожно выдохнули; это был вздох облегчения, и Ноам удержался, не закончив фразу: