Некровиль. Йен Макдональд

обращенный в руины. Тут крылась непростая загадка. И более того: знаки, чудеса. Духовные посланники, зловещие знамения. Накануне ночью – после того, как Мислав и Чита нырнули в виртуализатор, – Сантьяго молился, прижимая ко лбу галлюциногенного паука. «Дай мне знак: я хочу понять, все ли предрешено или еще нет».

      Ты получил ответ, Сантьяго Колумбар?

      Родители, которых он не видел десять лет – с тех пор, как они преобразились, чтобы стать частью Милапского сообщества водорослевых пловцов, – когда-то считали себя буддистами Нового Откровения; сам же Сантьяго если и интересовался ортодоксальной религией, то лишь в качестве системы верований, которую можно было сравнивать с аналогичными системами, а также с физикой, математикой и пост-Мандельбротовской экономикой.

      Сантьяго верил в эстетику джанка. Он считал, что наркотики – альтернативная программа для компьютера, сделанного из мяса. В сочетании с виртуальной реальностью они превращались в инструменты для изучения пределов собственного «я». Понятливые машины с помощью ласковых гильотин отсекали дух от плоти и отправляли во тьму, в пустоту, и даже за пределы пустоты – в первозданный свет.

      А потом в один прекрасный день Сантьяго проснулся (он мог с точностью назвать дату, время, микроклимат, мировые новости, курс тихоокеанского доллара по отношению к корзине соперничающих валют) и понял, что на него это больше не действует.

      Двери личного опыта, через которые Сантьяго столько лет пытался удрать от самого себя, захлопывались одна за другой и впереди, и позади него. Этот процесс продолжался, почти неслышимый, вдоль длиннейшего коридора бытия, охватывающего его жизнь, вплоть до того зимнего утра в Калифорнии, почти год назад, когда последние двери закрылись и заперли Сантьяго внутри его сантьяжности. Некуда идти. Затем как-то ночью темный ангел прошептал ему, оцепенелому от сновидений: «Выход есть, существует лучший путь, путь для смелых, что ведет выше, если тебе хватит отваги на него ступить. Величайшая игра из всех».

      Он целый год изучал эту идею, размышлял, планировал и готовился, но в конце концов ему не хватило отваги, чтобы сделать решающий шаг в одиночку.

      Полиморфный дом сложил прозрачный панцирь, впуская хозяина. Сантьяго посвятил годы любовному преобразованию жилища в храм для тех, кто предпочитал сгореть, а не заржаветь. Коридоры и залы его гасиенды, имеющей склонность к оборотничеству, кишели монохромными образами тех, чья жизнь оказалась недолгой и яркой. Джеймс Дин. Бадди Холли. Джими Хендрикс. Мама Касс. Джуди. Витая пластиковая улитка, Комната Амадея – результат одного из ранних вторжений Сантьяго в обитель преждевременной смерти – автоматически воспроизводила избранные произведения Моцарта и наполняла воздух улучшателями настроения, созданными по рецепту хозяина дома. Комната Винсента погружала гостей в трепещущее многоцветье и унтертоны[13], безупречно настроенные на шизофреническую волну. Где-то танцевала Айседора Дункан, и шарф колыхался

13

Унтертоновый звукоряд – такой, в котором последовательность звуков обратна последовательности обертонов натурального звукоряда.