Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление). Элла Рисбриджер

ембриджского тротуара, проливая кофе на запястье и в рукав,

      я снова об этом подумала и потом еще раз, покупая расческу: вот оно.

      Припарковаться. Захлопнуть дверь на морозе. То, что ты называл той тягой.

      От чего ты в итоге ушел. Мы хотим, чтобы весна наступила, а зима прошла. Мы хотим,

      чтобы кто-то позвонил – или нет; хотим письма, поцелуя. Хотим все больше и больше, а потом еще больше.

      Но бывают мгновенья: на ходу ловлю свое отражение в витрине,

      например в окне видеосалона на углу, и меня вдруг охватывает такая глубокая нежность

      к моим развевающимся волосам, обветренному лицу и расстегнутому пальто, что я немею:

      я живу. Я тебя помню.

      Примечания

      Это мемуары, иначе говоря, некий вымысел. Это то, что происходило, как оно происходило со мной, а не как с кем-то еще.

      Некоторые события сжаты. Большинство имен изменены. Температуры указаны для стандартной электрической конвекционной духовки.

      Рецепты обычно рассчитаны на 4 большие порции (для 2 голодных женщин плюс остатки для завтрашнего ленча), но иногда на 1 или 2, где это отмечено. Кексы, хлеб и другая выпечка обычно готовятся в хлебной форме на 450 г, круглой форме диаметром 20 или 22 см или сковороде диаметром 23 см: нарезайте их как хотите. Я также пользуюсь противнем 35 см × 25 см с небольшим бортиком и формой 30 см × 23 см с высокими стенками, как для лазаньи или брауни. Блюда вроде пикулей обычно рассчитаны на банки из-под варенья (на 370 г), вымытые в очень горячей воде и высушенные в духовке, но советую держать их в холодильнике не больше нескольких дней.

      Яйца обычно свежие, сливочное масло, как правило, соленое, а молоко по большей части полуобезжиренное.

      Но если честно – берите то, что у вас есть, и, скорее всего, все будет нормально.

      Скорее всего, в конце концов все будет нормально.

      Зима, до

      Это – история про скорбь.

      Задумано было не так, но что же делать? Она всюду проникает. Она все меняет. Она меняет тебя так же, как, говорят, меняют роды: она заставила меня жить иначе, любить иначе. Она сделала меня лучше, глубже и больше.

      Это история про скорбь, и начинается она – конечно же – с трупа.

      С куриной тушки: с холодной тарелки в холодном холодильнике глубокой ночью – и с Джо, ее розовые волосы сияют в свете холодильника, а остатки театрального грима размазаны вокруг глаз, и она клюет курицу, словно голодная ворона.

      Мы с ней не виделись уже год. Было четыре часа утра, у обеих было разбито сердце, и поэтому мы с ней поехали на танцы.

      – Нам стоило бы жить вместе, – сказала Джо внутрь холодильника.

      Было четыре утра, и я понимала, что она шутит, вроде как хвалит холодную курицу, но ужасно надеялась, что не шутит. Дело в том, что холодильник – да и вся квартира – уже был выложен на сайте какого-то риелтора, и все вещи были разложены по кучкам с надписями: «ПРОДАТЬ», «В МУСОР» и «ОСТАВИТЬ». Мой любимый человек умер – умер после долгой, отчаянной борьбы, и умер без завещания, и это разломило наш дом пополам.

      Это были развалины квартиры, словно землетрясение или еще какой-то катаклизм раскололи ее по центру. Очень многого уже не было: моих кастрюлек, желтого платья, хороших японских ножей. Всех наших картин. Нашей кровати. Все наше уже исчезло, как, конечно же, и все его. У меня остались диван, который был исключительно моим, тысячи три книг, немного посуды и желание жить.

      Мне не помешало бы иметь какой-нибудь план.

      – Ты могла бы подъедать остатки, – сказала я. Не хотелось задумываться о том, как хорошо было бы иметь какой-нибудь план, и поэтому я сама говорила слишком быстро и беспечно. – Ненавижу остатки. Мне обязательно надо что-то с ними сделать.

      – Например, что?

      – Например, суп, – ответила я. – Или пирог.

      – Ты можешь сделать пирог вот из этого?

      Она махнула рукой в сторону косточек и обрезков.

      – Могла бы, – подтвердила я, – если бы не поленилась.

      Она посмотрела на меня критически, словно оценивая.

      – Давай жить вместе и постоянно есть пироги.

      – Ты это серьезно? – сказала я.

      – По-моему, было бы славно. Славный дом. Славная жизнь. Славный куриный пирог, на котором написано мое имя.

      – Твое имя?

      – Сойдут инициалы, – уступила она. Она пошла и поставила чайник так, как будто это ее чайник и мы уже живем вместе. – С молоком и без сахара?

      Я кивнула.

      – Ты готовишь пирог, я приготовлю чай, – сказала она. – Просто. Славная простая жизнь.

      Она обвела взглядом разгромленную квартиру, все те места, где раньше был Джим, а потом я посмотрела на нее и на все те места, где была ее собственная жизнь, которая разлезлась по швам. Все это было совсем не просто.

      – Славная простая