Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков. Натан Эйдельман

закричал Степан Петрович и приготовился кинуться вниз.

      Но его хватают, удерживают: стой, ни с места! К счастью, утопающий сам, хоть и с трудом, выкарабкался на камни.

      – Нельзя спасать, – объясняют старики. – Если спасешь, значит сам когда-нибудь непременно утонешь.

      – Да что за чепуха! – горячится русский.

      Но никто с ним не согласен. И как переубедить этих людей? Лучше поговорить о чем-нибудь другом.

      – А где же ваши собаки? – спрашивает Крашенинников.

      Хозяин машет рукой: там где-нибудь, в лесу, в поле. Сами добывают себе еду. А вот как зима настанет, есть будет нечего, придут. Толстые, ленивые, наелись за лето. Их привяжут и заставят крепко поголодать – иначе плохо повезут по снегу. «Да скоро зима – сам увидишь!»

      В августе уже появляется иней, и вскоре сильные ветры приносят снег. Прошелся над сугробом лютый мороз, и затвердела, как корка, снежная гладь.

      Теперь можно поехать туда, где летом увязнешь в болоте. Собаки запряжены – и вперед… Только не зевай, особенно когда с горы спускаешься: мигом перевернутся сани и унесутся с собаками вниз, а ты догоняй по пояс в снегу.

      Бежит упряжка по ущелью, а с обеих сторон поднимаются красивые, очень крутые горы.

      – Можно ли на них взобраться?

      – Взобраться легче, чем спуститься, – отвечает проводник. – Только на длинных ремнях, цепляясь за камни, можно слезть вниз.

      А далеко-далеко курится гора – не та, которую видел Крашенинников в первый день, другая, – и время от времени над ее вершиной прыгают языки огня. Крашенинников хорошо знает, что это прорывается наружу подземное пламя, но все-таки спрашивает камчадала:

      – Отчего гора горит?

      – Оттого, что горные духи в эту пору топят свои юрты.

      – Чем же топят?

      – Китовым жиром.

      – Так ведь киты в море плавают, а духи, ты говоришь, на горе живут.

      – Ничего ты не знаешь, – усмехается проводник. – Духи все могут: иногда спускаются в море и выходят оттуда с растопыренными руками, а на каждом пальце насажено по киту. Десять пальцев – десять китов…

      «Какая красивая сказка!» – думает русский.

      «Вот чудак, – думает о нем камчадал, – не знает, отчего гора горит…»

      Тут оба замечают, что собаки не хотят бежать по снежному полю, скулят, зарываются в снег.

      – Буран идет, – объясняет проводник.

      Путешественники сейчас же укладываются рядом с собаками, чтобы греться их теплом, накрываются чем только можно, укрепляют сани, груз – и вовремя! Налетел буран, да такой, что не видно ничего в двух шагах. Ни двинуться, ни встать невозможно: только лежать, день, два, даже три, да отряхиваться, чтоб не засыпало совсем. И все же наверху наметает огромный сугроб, и поэтому, как только ветер стихнет, – скорее откапывайся.

      Наконец непогода кончилась. Солнце, отражаясь от снега, слепит глаза. Всем – и людям, и собакам – мучительно хочется есть, пить. К счастью, на пути селение. Хозяин выходит из юрты, рад гостям. Опять набегает пурга,