Карл Шмитт сегодня. Ален де Бенуа

его в качестве противника, с которым воюют, предполагая при этом, что у него могут быть свои резоны, переняли эстафету у религиозных войн. Они отличаются той же безжалостностью и тотальностью.

      Желая разработать новую теорию международного права, понимаемую в качестве «конкретного порядка», Шмитт в то же время понимал, что невозможно восстановить старое jus publicum europeum: в небытие ушел сам международный евроцентричный порядок, построенный на чисто государственных основаниях. Именно по этой причине он выступил за «опространствование» политических распрей, поддержав старый принцип «cujus regio, ejus religio» («чья земля, того и вера»). Отсюда его теория «Großraum» (большого пространства), заявленная уже в 1938 году – затем её будут яростно критиковать идеологи СС, особенно Вернер Бест и Райнхард Хён. Европа, как утверждал он, должна организоваться в виде большого пространства, чей естественный геополитический центр составляет немецкая империя, и выработать нечто равнозначное американской Доктрине Монро, в соответствии с которой США с 1823 года запрещают присутствие любых иностранных военных сил в северо- и южноамериканском пространстве. Шмитт выступал за «плюриверсум», то есть многополярный мир, а не «универсум», мир, объединенный под властью одной-единственной сверхдержавы. И эта альтернатива сегодня тоже как никогда актуальна.

      Свою наивысшую форму эти взгляды обрели в великой книге, опубликованной в 1950 году, – в «Номосе земли в прав народов Jus Publicum Europaeum», в которой Шмитт задается вопросом о новом мировом порядке, который должен сложиться после распада ялтинской системы, в 1945 году пришедшей на смену вестфальской системе и евроцентричному порядку государств, учрежденному открытием Нового Света.

      Однако некоторые авторы полагают, что в работах Шмитта можно найти и другие весьма актуальные наблюдения. Для определенного числа «левых шмиттеанцев», таких как Данило Дзоло, Шанталь Муфф, Гопал Балакришнан и многие другие, главная заслуга Шмитта в демонстрации того, что само понятие «либеральной демократии» является оксюмороном. Карл Шмитт, враждебно относившийся к парламентской либеральной демократии, которую он, подобно Доносо Кортесу, сводит к «вечным прениям», противопоставляет либерализм демократии, чем в определенной степени повторяет жест Руссо, особенно в том, как последний критиковал представительство. «Чем более демократия представительна, – писал он в своем категоричном тоне, – тем менее она демократична» («Духовно-историческое состояние современного парламентаризма», 1923). Представительство, будучи по природе своей олигархическим, в действительности, отчуждает суверенность народа. Шмитт же выступает за демократию плебисцитарного типа, то есть за прямую демократию участия. По его словам, в демократическом обществе решения правителей должны выражать волю управляемых. Именно такое отождествление является отличительным признаком демократии. Голосование (или «одобрение») – не более, чем средство ее проверки. С другой стороны, демократический принцип – это