Призрак Оперы. Гастон Леру

кровь острое удовольствие.

      – Я поклялась ничего не говорить! – снова выдохнула Мэг.

      Но они не оставляли ее в покое и так убедительно обещали сохранить тайну, что Мэг, которая на самом деле сгорала от желания рассказать все, что ей известно, начала, уставившись на дверь:

      – Все… это из-за ложи…

      – Какой ложи?

      – Ложи Призрака!

      – У Призрака есть ложа?

      При мысли о том, что у Призрака в Опере была своя ложа, у изумленных танцовщиц захватило дух. Они стали нетерпеливо подгонять Жири:

      – О! Боже мой! Рассказывай… Рассказывай!..

      – Потише! – скомандовала Мэг. – Это ложа номер пять, вы хорошо ее знаете, первая ложа слева после директорской.

      – Не может быть!

      – Все так, как я вам говорю… Моя мама работает билетершей и обслуживает эту ложу… Но вы должны поклясться, что ничего никому не скажете!

      – О да, конечно!..

      – Ну что ж… Это ложа Призрака! Никто не появлялся там больше месяца, кроме Призрака, и администрации было приказано никогда не сдавать ее…

      – И это правда, что Призрак приходит туда?

      – Да…

      – Значит, там кто-то есть?

      – Нет!.. Призрак приходит туда, но никто его там не видит.

      Молоденькие танцовщицы посмотрели друг на друга. Если бы Призрак входил в ложу, его бы узнавали по черному фраку и мертвой голове.

      Так они и сказали Мэг. Но, несмотря на их возражения, Мэг продолжала твердить то же самое:

      – Нет! Призрака никто не может видеть! У него нет ни фрака, ни головы!.. Все, что говорят о его мертвой или огненной голове, – все это чушь! У него вообще ничего нет… Его можно только слышать, когда он находится в гримерке. Мама никогда его не видела, но слышала. Она не ошибается, ведь именно она дает ему программку!

      Ла Сорелли сочла необходимым вмешаться:

      – Маленькая Жири, ты смеешься над нами?

      Но Мэг Жири заплакала.

      – Лучше бы я промолчала… Если мама когда-нибудь узнает об этом!.. Но Жозеф Бюке наверняка пожалеет, что болтает о вещах, которые его не касаются… Это принесет ему несчастье… Мама еще вчера вечером говорила об этом…

      В этот момент в коридоре послышались тяжелые торопливые шаги, и запыхавшийся голос прокричал:

      – Сесиль! Сесиль! Ты здесь?

      – Это голос моей мамы! – прошептала Жамме. – Что случилось?

      И она открыла дверь. Почтенная мадам, всем своим обликом напоминающая померанского гренадера, ввалилась в комнату и со стоном упала в кресло. Ее выпученные глаза закатились, лицо приобрело цвет обожженного кирпича.

      – Какое несчастье! О, какое несчастье!

      – Что за несчастье?

      – Жозеф Бюке…

      – Что – Жозеф Бюке?..

      – Жозеф Бюке мертв!

      Тотчас же гримерная наполнилась испуганными восклицаниями, недоверчивыми протестами и просьбами