Три мушкетера. Александр Дюма

арестовать меня, вольны пытать меня, повесить, вы наш властелин, и я не смел бы даже пикнуть! Простить вас, ваша светлость! Подумать страшно!

      – Ах, любезный господин Бонасье, вы удивительно великодушны! Вижу это и благодарю вас. Итак, вы возьмете этот кошель и уйдете отсюда не слишком недовольный.

      – Я ухожу в полном восхищении.

      – Итак, прощайте. Или, лучше, до свидания, ибо, я надеюсь, мы еще увидимся.

      – Когда будет угодно вашему преосвященству! Я весь к услугам вашего преосвященства.

      – Мы будем видеться часто, будьте спокойны. Беседа с вами доставила мне необычайное удовольствие.

      – О, ваше преосвященство!..

      – До свидания, господин Бонасье, до свидания!

      И кардинал сделал знак рукой, в ответ на который Бонасье поклонился до земли. Затем, пятясь задом, он вышел из комнаты, и кардинал услышал, как он в передней что есть мочи завопил: «Да здравствует его светлость! Да здравствует его преосвященство! Да здравствует великий кардинал!»

      Кардинал с улыбкой прислушался к этому шумному проявлению восторженных чувств мэтра Бонасье.

      – Вот человек, который отныне даст себя убить за меня, – проговорил он, когда крики Бонасье заглохли вдали.

      И кардинал с величайшим вниманием склонился над картой Ла-Рошели, развернутой, как мы уже говорили, у него на столе, и принялся карандашом вычерчивать на ней линию знаменитой дамбы, которая полтора года спустя закрыла доступ в гавань осажденного города. Он был целиком поглощен своими стратегическими планами, как вдруг дверь снова раскрылась и вошел Рошфор.

      – Ну, как же? – с живостью спросил кардинал, и быстрота, с которой он поднялся, указывала на то, какое большое значение он придавал поручению, данному им графу.

      – Вот как обстоит дело, – ответил граф. – В домах, указанных вашим преосвященством, действительно проживала молодая женщина лет двадцати шести – двадцати восьми и мужчина лет тридцати пяти – сорока. Мужчина прожил там четыре дня, женщина – пять. Женщина уехала сегодня ночью, а мужчина – утром.

      – Это были они! – воскликнул кардинал и, взглянув на стенные часы, добавил: – Сейчас уже поздно посылать за ними погоню: герцогиня уже в Туре, а Бекингэм в Булони. Придется настигнуть его в Лондоне.

      – Какие будут приказания вашего преосвященства?

      – Ни слова о случившемся. Пусть королева ничего не подозревает, пусть не знает, что мы проникли в ее тайну. Пусть предполагает, что мы занимаемся раскрытием какого-нибудь заговора… Вызовите ко мне канцлера Сегье.

      – А что ваше преосвященство сделали с этим человеком?

      – С каким человеком? – спросил кардинал.

      – С этим Бонасье?

      – Сделал с ним все, что можно было с ним сделать. Я сделал из него шпиона, и он будет следить за собственной женой.

      Граф Рошфор поклонился с видом человека, признающего недосягаемое превосходство своего повелителя, и удалился.

      Оставшись один, кардинал снова опустился в кресло, набросал письмо, которое запечатал своей личной