Мешок с шариками. Жозеф Жоффо

витрине какими-то типами в тренчах. Я запомнил того, что был повыше, с усами и беретом на голове. Не говоря ни слова, они наклеили объявление и тут же смылись, словно преступники.

      – Спокойной ночи, дети.

      Дверь закрылась, в комнате стало темно. Нам тепло в наших постелях, голоса глухо доносятся до нас, а потом стихают. Это самая обычная ночь, ночь 1941 года.

      Глава III

      – Твоя очередь, Жо.

      Подхожу со своей курткой в руках. Восемь утра, на улице ещё совершенно темно. Мама сидит за столом с чёрной ниткой и наперстком на пальце. Её руки дрожат, она улыбается одними губами. Поворачиваю голову. Морис сидит неподвижно. Он приглаживает ладонью жёлтую звезду, пришитую крупными стежками к левому лацкану:

      ЕВРЕЙ

      Он смотрит на меня.

      – Не волнуйся, и тебе медаль дадут.

      Естественно, и мне дадут, и всему кварталу дадут. Этим утром, когда люди выйдут на улицу, они увидят, что посреди зимы вдруг началась весна и всё зацвело: каждый будет со своим громадным первоцветом в петлице.

      С этой штукой на груди нам мало что остаётся делать вне дома: в кино больше нельзя, в поезда нельзя, а может, скоро нельзя будет играть в шарики и ходить в школу? Это был бы не такой уж и плохой расовый закон.

      Мама натягивает нитку, откусывает её у самой материи, и вот, у меня теперь есть своё клеймо. Пальцами мама слегка разравнивает звезду, как делают портнихи в больших модных домах, когда заканчивают какой-нибудь сложный шов.

      Когда я натягиваю куртку, входит папа. Он свежевыбрит, от него пахнет мылом и спиртом. Он смотрит на звёзды, потом на маму.

      – Так-так, – говорит он, – так-так…

      Беру портфель и целую маму. Папа меня останавливает.

      – Ты ведь знаешь, что теперь нужно сделать?

      – Нет.

      – Стать лучшим в школе. Понимаешь, почему?

      – Да, – говорит Морис, – назло Гитлеру.

      Папа смеётся.

      – Можно и так сказать.

      На улице холодно, наши ботинки с деревянными подошвами стучат по мостовой. Не знаю, почему мне захотелось обернуться и посмотреть на наши окна – они были прямо над парикмахерской. Мама с папой глядели нам вслед. Они здорово сдали за последние несколько месяцев.

      Морис идёт впереди, глубоко дыша, чтобы видеть, как изо рта валит пар. Я слышу, как звенят шарики у него в карманах.

      – Думаешь, нам их долго носить?

      Он останавливается, чтобы заглянуть мне в лицо.

      – Понятия не имею. А тебе что, не всё равно?

      Я пожимаю плечами.

      – Ну вот ещё. Эта штука ничего не весит и носиться не мешает, так что…

      Морис ухмыляется.

      – Так что, раз тебе всё равно, чего ж ты её под шарфом прячешь?

      Этот тип всегда всё видит.

      – Ничего я не прячу. Это ветер мне шарф сбил.

      Морис посмеивается.

      – Да-да, друг, так и есть.

      До школы осталось меньше двухсот метров, я вижу решётку и двор с каштанами, чёрными в это время года. Впрочем, каштаны во дворе школы на улице Фердинан-Флокон