.

сундучок. Внутри на белом мху извиваются кроваво-красные черви.

      – Какие аппетитные они у тебя!

      – Я вот как делаю, – объясняет Прилуцкий. – Беру кусок кирпича, толку очень-очень мелко и перемешиваю с землей, а перед рыбалкой на ночь червяков оставляю в этой смеси.

      Майор закрепил на крючке вертлявую наживу и вернул удочку на подставку. Разогнул спину и замер, сощурясь вдаль. Староверы из Ящеров рядом со своим берегом нарубили лунки во льду, и теперь возились с сетью.

      – Уловы-то у них в Ящерах, конечно… Природный феномен. Недаром так за свой участок держатся. Экспедицию бы к ним биологическую снарядить, да они не пускают никого.

      – Приезжал какой-то ученый в советское время. Правда, не биолог, а то ли историк, то ли тот, который песни со сказками собирает.

      – Говорят, деверь твой, Андрюха, к ним ночью на пристань лазил. – Прилуцкий вопросительно смотрит на отца.

      Тот сделал вид, что не услышал вопроса.

      – Ершонок, ты удить будешь?

      Матвей как завороженный не может оторвать глаз от эхолота. Отец отмеряет три коротких шага от крайней лунки Прилуцкого, снимает ящик с плеча и долго расчищает валенком снег.

      Старая пешня им досталась в наследство от Матвеева деда, царство ему небесное. Ржавая, но зато тяжелая, такой нынче в магазине не купишь: Матвей ее только двумя руками поднимает, а одной – никак. От удара железа о лед над расчищенным кругляшком взметается фонтан хрустальных брызг. Черточки на сером экране эхолота бросаются врассыпную.

      – Любава, а правда, что у вас, старообрядцев, говорят: «кто чай пьет, тот отчаивается»?

      – Это, может, у поповцев или единоверцев так. У нас – нет.

      – И чай пьете?

      – Славичи пьют, они любят. А у нас дома – квас.

      – А мяса за что не едите?

      – Зачем зверей губить, коли Бог рыбы сколько надо дает?

      Помянув Господа, Любава перекрестилась рукой в вязаной рукавице с геометрическим орнаментом из линий и ромбов с точками. Во второй руке она несла лукошко с продуктами: сумки у староверов были не в ходу. Андрей Евстафьев предложил было ей, беременной, помощь и потянул из рук корзину, но она вцепилась в нее с такой силой, как будто тот был разбойник с большой дороги.

      – А отец Власий говорит, это потому, что у вас вечный пост до Второго пришествия. Зато и вина не употребляете.

      – Про пост это он, наверное, сам выдумал, – она впервые за время разговора улыбнулась, но так и не повернула к Андрею лица. – А вина не пьем, потому что грех.

      Он шел вместе с Любавой от ларька Прилуцких. Вместе они миновали Парамоновский двор и развалины сельповского магазина.

      – Може, и мне к вам в артель устроиться? Только пить брошу сначала, – он улыбнулся ей, по привычке не разжимая губ. Зуба спереди у него не было, и в город давно надо было ехать вставлять, да денег бы еще кто на стоматолога дал.

      – Это вам надо со Святовитом Михалаповичем договариваться, он – директор в артели, – отвечала Любава серьезным тоном.

      Они уже подходили к развилке, когда за спиной раздался крик:

      – А-андрюх!

      Попрощавшись