Слепой поводырь. Иван Любенко

поручил нам проверить весь список пациентов покойного и выяснить, не был ли кто у доктора повторно в день убийства.

      – Сколько же там фамилий? – вытащив изо рта сигару, проговорил Фиалковский и водрузился в кресло.

      – Сто шесть…

      – Хорошенькое дело.

      – Если из списка вычесть детей и женщин, останется человек сорок. Судебный следователь подгоняет нас. Трёх полицейских придётся задействовать.

      – Славин такой. Всех заставляет спешить, только сам не торопится… Послушайте, а разве дамочка не могла шандарахнуть доктора по голове, например, кочергой или молотком?

      – Могла, конечно. Но след на бумажном листе от мужской туфли.

      – Да-да, я совсем забыл об этом, – кивнул полицмейстер.

      – К тому же, отпечаток указывает на то, что он не мог быть оставлен покойным, поскольку тот носил другой фасон. Мы это уже установили.

      – Это правильно. А соседей Целипоткина опросили?

      – Ещё вчера. Дворник припомнил, что к нему приходил какой-то человек, но он даже не смог толком описать его рост и комплекцию.

      – Ладно. – Фиалковский махнул рукой. – Пусть болит голова у Славина. Это теперь его работа. Наше дело – точно выполнять поручения судебного следователя и не опростоволоситься… Что там у нас за сутки стряслось?

      Залевский развязал папку и, перебирая бумаги, доложил:

      – Вчера на кухне дома Зозулевских, на Николаевском, найден труп переплётчика Трофима Филиппова. Повесился. Оставил покаянное письмо. Если помните, месяца два назад он взял у часовщика часы, обещал купить, но продал и пропил. Наш доблестный судебный следователь Славин вменил ему кражу, хоть тот потом деньги и вернул. Следствие уже шло к концу, и дело должны были передать в суд. Ему грозило лишение пенсии и тюрьма.

      – А какая у него была пенсия?

      – Семь рублей в месяц.

      – Не особенно разгуляешься.

      – Старик выпивал. Перебивался переплётным ремеслом и подачками от безграмотных крестьян, коих он сопровождал к нотариусу и за них расписывался.

      – А что в записке?

      – Написал, что «лучше умереть, чем позорить на суде свою седую голову и взрослого сына».

      – Жаль его. Безвредный был человечишка. Шестьдесят с небольшим ему, если я не ошибаюсь.

      – Да, шестьдесят четыре… Его весь Ставрополь знал. Местные ремесленники звали его «кумом», а молодёжь угощала водкой, слушая истории о загадках нашей цивилизации, которые он мог рассказывать часами. Говорят, он успевал не только переплести книгу, но и прочитать её за сутки, независимо от количества страниц.

      – А где служит сын покойного?

      – В управлении кочевыми инородцами, губернский секретарь.

      – Понятно… Что ещё?

      – Директор театра принёс список пьес на новый сезон. Намечается сто десять представлений. Все постановки известны и уже шли не только в столице, но и в Москве. Я выдал ему разрешение.

      – Опереток много?

      – Примерно треть.

      – А что вы можете сказать