Именем Тьмы. Лик Черной Пальмиры. Владимир Васильев

заклинание – и вместо машины и Иных обыкновенные люди видят пустоту. Серые плиты летного поля да дрожащий над ними горячий воздух.

      Тот, кого встречал Лайк, вышел на трап одним из первых. Чуть выше среднего роста, худой до впалости щек, в темном костюме, серой рубашке и черных туфлях с квадратными носами, начищенных так, что в них отражался белоснежный бок самолета. При нем не было ни сумки, ни барсетки – ничего. Пустые руки. Да и багажа у него не имелось, как впоследствии выяснилось. Совсем.

      Худой человек в темном костюме неторопливо спустился по трапу и сразу же отделился от других пассажиров, муравьиной цепочкой тянущихся от самолета к модерновому аэродромному автобусу, какие с некоторых пор появились в Бориспольском аэропорту. На него никто не обратил внимания, хотя он прошел перед самым носом стюардессы и едва не столкнулся с рабочим у переднего шасси.

      Шеф киевского Дневного Дозора молча ожидал у лимузина с приоткрытой дверцей.

      Гость тоже был шефом Дневного Дозора. Только московского.

      Они медленно сошлись и замерли в двух шагах друг перед другом. Не то чтобы чопорно или церемонно, но с таким видом, будто между ними текла Эльба.

      – Здравствуй, Завулон, – сказал Лайк сухо.

      – Здравствуй, Тавискарон, – в тон ему отозвался гость. В голосе гостя тоже не чувствовалось открытой радости или приветливости, свойственной давно не встречавшимся людям. Скорее можно было предположить, что расстались они вчера, причем заранее зная о сегодняшней встрече.

      Киевлянин болезненно поморщился.

      – Давай без… церемоний, – предложил он.

      – Давай, – охотно согласился москвич. – Здравствуй, Лайк.

      – Здравствуй, Артур. Обниматься будем?

      – Зачем?

      Шереметьев едва заметно улыбнулся:

      – От избытка нахлынувших чувств.

      – А, – понял гость. – Шутим. Хорошо, давай обнимемся. В конце концов, я действительно давно тебя не видел и даже рад встрече.

      – Я тоже рад, Артур. И мы действительно давно не виделись.

      Они шагнули навстречу друг другу и обнялись – без пошлых поцелуев и похлопываний по спине. Просто и коротко. Потом пожали руки. Тоже коротко, по-деловому.

      – Поехали? – спросил Лайк.

      – Подожди секундочку, – попросил москвич.

      А затем повернулся на запад, туда, где за невидимым горизонтом лежал Киев. Древний и всегда молодой Киев.

      – Здравствуй, Город, – серьезно сказал Артур-Завулон и поклонился.

      На поросшем деревьями склоне Владимирской горы враз смолкли птицы. Ненадолго, всего на четверть минуты. Но никто из киевлян этого все равно не заметил.

* * *

      – Куда ты меня везешь на этот раз? – поинтересовался Артур-Завулон, когда лимузин миновал мост Патона и свернул на набережную. Голос у гостя звучал небрежно и с еле уловимой ноткой раздражения.

      – В «Ле Гранд Кафе», – невозмутимо ответил Лайк. – Ты там еще не бывал.

      – Это где? На Крещатике? Что-то до смерти престижное?

      – Не на Крещатике,