Все против попаданки. Даниэль Брэйн

раз перепроверять.

      – Не было повода, – наконец изрекла Лоринетта. – Ни у кого его тут нет. А эта черномазая врет все, она богемка обычная, еще и гадать умеет.

      – Что?

      – Что-о?..

      Мне стоило сдержаться. Мне стоило загнать сейчас как можно глубже свою истинную натуру, которая вмиг могла меня погубить. Мне хватило каких-то десяти минут обрывистого разговора-допроса, чтобы понять: от наследницы – допустим, что Консуэло не лжет – до бесправной прачки всего пара шагов. Монахине или даже послушнице не пристало так ржать, как ржала я сейчас – до слез, покатившихся градом, до спазмов в животе. Это все «ведьма», та самая мошенница, которая «прокляла» меня, все дело в ней. Не верила я в проклятия, но подоплека бреда стала ясна.

      И все же нужно было как-то выкручиваться.

      – Сестра? – вытянула шею Консуэло, на всякий случай отступив на шаг назад.

      – Гадание, – проговорила я, махнув рукой. – Не поминайте сие в этих стенах. Удел ярмарочных бродяг и глупых баб, золотящих им руки. Что говорит Святая Книга о гаданиях?

      Хмурить брови у меня выходило отлично.

      – «Неправедно пришедшее да будет отдано Милосердной», – выпалила Консуэло. – «Кто платит за неблагочестивый труд, сам противен в глазах Милосердной».

      – Ты занималась неблагочестивым трудом? – спросила я. – Помни, что Милосердная прощает чужой кусок, но не прощает обман.

      – Я каюсь, сестра, – потупилась Консуэло. И поди разбери, в чем именно.

      Здесь была непонятная система – пока непонятная. Но, вероятно, и до наших ученых дошли не все тонкости права давних времен. Отголоски того, что я сейчас слышала, пытаясь сохранить при этом невозмутимость, я наблюдала в современной мне англосаксонской системе права. Прецеденты – та еще насмешка, но что когда-то секли шкафы и казнили стулья, что в двадцать первом веке запрещали носить не тот цвет нижнего белья лишь потому, что когда-то кто-то засмотрелся на виднеющиеся сквозь белую юбку красные труселя и наехал на остановку.

      – Подите обе вон, – велела я. – И помните, вы в Доме святом. Покаяние не отменяю. Молитесь и думайте о грехе.

      А может быть, это мой ад – специально? Я, кажется, не любила людей. Теперь мне от них никуда не деться, вот они, со всеми своими предрассудками, глупостями, сварами, и могут уйти, но не идут. С веками и течением времени – ни вперед, ни назад – ничего не меняется. Прогресс позволяет чесать языки о сплетни не на лавке возле подъезда, а за тысячи километров по связи 4G.

      За девушками закрылась дверь, я встала и подошла к окну.

      Пустой сад. Вереница прекрасных гипсовых статуй в ярких одеждах. Много цветов. Не видно ни единой живой души – возможно, это место не для насельниц. Но не могу же я быть в этом храме одна? Мать-настоятельница, как мне сказали, есть, ее же хотели позвать. Откуда позвать и кто она? И кто я? Черт меня побери, если здесь есть хотя бы черти, кто я?

      Я всмотрелась в стекло. Слава богу – или той Милосердной, которая царит здесь, и как странно, что божество тут женщина, а права опять у мужчин! – что