Любовь со вкусом карамели. Екатерина Аверина

Машу, лишь медведя, что отправлял ей в подарок. Новенькая девочка с ресепшена передала мне конверт с запиской и сказала, что Ковалеву увел мой отец. Я сразу сорвался за ней и вот. У меня на руках настоящая истерика.

      – Дверь открой, – прошу свою секретаршу. – И чаю горячего принеси.

      – У нас успокоительное в аптечке есть, – отвечает шепотом женщина.

      – И успокоительное неси, – киваю ей.

      Устраиваюсь с Машей на гостевом диване отодвигая ногой низкий журнальный столик.

      Я помню, когда она так плакала в последний раз и от этого становится еще хуже. Меня придавливает чувством вины как многотонной бетонной плитой. Во всем я виноват перед ней. И тогда был, и сейчас.

      Ну не знал же, что Маша сюда приедет.

      Все равно виноват. Без понятия, как буду расплачиваться за все, что сделал. Если она назовет цену, я расшибусь, но заплачу, лишь бы был шанс быть с ней рядом.

      Укачиваю ее на своих коленях. Глажу по волосам. Дарья принесла успокоительные капли, стакан воды. Накапала дозировку, вложила Маше в руку и также тихонечко ушла.

      – Не впускай сюда никого, – прошу ее.

      – Конечно, – она плотно закрыла за собой дверь.

      Рыдания переросли во всхлипы. Маша теперь просто вздрагивает в моих руках, шмыгает носом, судорожно дышит. Еще немного и подействует лекарство. Даша сказала, минут через десять Маше станет легче.

      Считаю секунды глядя в окно и стараюсь сохранить ее тепло в своих руках. Оттолкнет, а оно останется. Как подзарядка для меня: Сонина улыбка и Машино тепло.

      Запутался, потерялся. Дебил!

      Бабушка говорила, что ошибаться свойственно всем. Сильный человек умеет признавать ошибки и стремится их исправить. Слабый же обвиняет всех вокруг.

      Мне бы сейчас очень пригодился ее мудрый подзатыльник. Может взять Машку и съездить в деревню? Соне тоже там понравится.

***

      Машенька еще немного успокоилась и подняла на меня взгляд. Глаза красные, тушь проложила по щекам черные дорожки и вместе с блеском помады оставила следы на моей футболке.

      – Эй, – осторожно касаюсь ладонью ее лица, большим пальцем глажу припухшую губку. – поехали отсюда?

      – Голова кружится, – потерянно жалуется моя девочка.

      – Плакала долго, – бережно прижимаю ее голову к себе. Она обнимает за пояс руками и замирает. Сердце из моей груди рвется к ней. – Поспи тогда. Позже поедем.

      – Твой отец… он, – снова начинает дрожать.

      – Тише, все. С ним я разберусь потом. Поспи, Маш. Тебе надо сейчас. Я никого не впущу сюда, обещаю, – она снова кивает, как опустошенный одним махом болванчик. Сползает с моих коленей. – Сейчас, – подхожу к одному из шкафов, открываю, достаю оттуда плед и подушку.

      Помнится, я частенько ночевал в этом кабинете, когда женился во второй раз. Делить постель с Анжеликой мне брачный контракт не прописывал. Я сваливал сюда и работал до отключки.

      Вот и сейчас это все пригодилось. Теперь для нее.

      Уложил, укрыл пледом и сел рядом держа за руку, пока она не уснула.

      Сейчас