Учитель фехтования. Александр Дюма

о вас.

      – О, – пробормотал я с таким выражением, которое заставило ее улыбнуться, – не будем говорить обо мне, а поговорим лучше о вас.

      – Обо мне? Разве я для себя хлопочу о месте учителя фехтования? Что же вы хотите сказать обо мне?

      – Я хочу вам сказать, что со вчерашнего дня вы меня сделали счастливейшим человеком, что теперь я ни о ком и ни о чем не думаю, кроме вас, что я всю ночь не сомкнул глаз, боясь, что час нашего свидания никогда не настанет.

      – Но послушайте, это форменное объяснение в любви.

      – Рассматривайте мои слова, как вам будет угодно. Говорю вам не только то, что думаю, но и то, что чувствую.

      – Вы шутите?

      – Клянусь честью, нет.

      – Вы говорите серьезно?

      – Совершенно серьезно.

      – В таком случае я должна с вами объясниться.

      – Со мной?

      – Дорогой соотечественник, я думаю, что между нами могут быть только чисто дружеские отношения.

      – Почему?

      – Потому, что у меня есть друг сердца. А на примере моей сестры вы могли убедиться, что верность – наш семейный порок.

      – О, я несчастный!

      – Нет, вы не несчастны! Если бы я дала возможность окрепнуть вашему чувству, вместо того чтобы с корнем вырвать его из вашего сердца, вы были бы действительно несчастны, но теперь, слава Богу, – улыбнулась она, – время еще не потеряно и я надеюсь, что ваша «болезнь» не успела развиться.

      – Не будем больше говорить об этом!

      – Напротив, поговорим об этом. Вы встретитесь, конечно, у меня с человеком, которого я люблю, и вы должны знать, как и почему я полюбила его.

      – Благодарю вас за доверие.

      – Вы уязвлены, – сказала она, – и совершенно напрасно. Дайте мне руку, как хорошему товарищу.

      Я пожал руку Луизы и, желая показать ей, что вполне примиряюсь со своей участью, проговорил:

      – Вы поступаете вполне лояльно. Ваш друг, вероятно, какой-нибудь князь?

      – О нет, – улыбнулась она, – я не так требовательна: он только граф.

      – Ах, мадемуазель Роза, – воскликнул я, – не приезжайте в Петербург: вы вскоре забудете здесь Огюста!

      – Вы осуждаете меня, даже не выслушав, – сказала Луиза. – Это дурно с вашей стороны. Вот почему я хочу вам все рассказать. Впрочем, вы не были бы французом, если бы приняли мои слова иначе.

      – Надеюсь, ваше благосклонное отношение к русским не помешает вам справедливо отнестись к вашим соотечественникам?

      – Я не хочу быть несправедливой ни к тем, ни к другим. Я сравниваю, вот и все. Каждая нация имеет свои недостатки, которых сама не замечает, потому, что они глубоко укоренились в ее натуре, но их хорошо замечают иностранцы. Наш главный недостаток – это легкомыслие. Русский, у которого побывал француз, никогда не говорит, что у него был француз, а выражается так: «У меня был сумасшедший». И не нужно говорить, какой это сумасшедший: все знают, что речь идет о французе.

      – А русские – без недостатков?

      – Конечно, нет, но их обыкновенно не замечают те, кто пользуется их гостеприимством.

      – Спасибо