Орелинская сага. Книга третья. Марина Алиева

прилетавший к вам владел Тайным Знанием, хотя Великим Иглоном не являлся.

      Амиссия с досадой отмахнулась.

      – И здесь мы не слишком покривили душой. Конечно, простым подслушиванием подлинное Знание не получишь. Но кое-что из ЗАПИСАННЫХ тайн Великих Иглонов он узнал. Например, о том, что мы обязаны защищать и оберегать Знание. Этим и пытался на нас воздействовать. Но, не столько для того, чтобы исправить ситуацию, а чтобы наверняка узнать кому именно открылся Правитель. Эта хитрость не удалась. Мы потому и не различаем лиц, чтобы яснее видеть душу. Радея на словах о благополучии орелей, тот Летающий уже взрастил в себе два опасных злобных чувства. Он завидовал тому, кому Великий Иглон открыл Знание и, даже не будучи до конца уверенным, испытывал к нему ясно видимую неприязнь. Поэтому, верные своим обязательствам, мы сделали все возможное, чтобы истребить в нем подозрения, и убрали из памяти всякое напоминание о визите к нам. В грядущем наказании этот Летающий не должен был испытывать чувства вины, чтобы точнее следовать своему предназначению.

      Донахтир задумался, пытаясь представить себе тот день, когда его предок Хеоморн прилетел сюда со своей свитой, с братьями, с Генульфом и Гольтфором… Сейчас всё выглядело иначе, чем прежде, но все равно оставалось еще великое множество вопросов. И главный из них никак не давал покоя! Амиссия ведь ясно дала понять, что Дормат не был истинно Знающим с самого начала. Почему же у него родилось семеро сыновей, как у настоящего Великого Иглона?

      – Что ж тут непонятного, – немедленно откликнулась прорицательница. – Это были не его дети.

      * * *

      Старик уже несколько часов разбирал груду камней, откладывая в сторону пригодные для восстановления соседского забора, и искоса поглядывал на Тористина. Тот с самого утра не проронил ни слова. Едва выбравшись из гнездовины, в которой провел явно бессонную ночь, орель только низко поклонился Старику и сразу же принялся за работу. Старик хотел ему помочь, но Тористин с преувеличенной учтивостью заметил, что Иглону не следует помогать простому подданному. С трудом скрывая усмешку, Старик важно заметил, что, пожалуй, это правильно, и отошел.

      Его забавляло то, что происходило с Тористином. Из рассказов отца Старик помнил, что почитание Иглонов и полное доверие их мудрости было у орелей нерушимой нормой жизни. А уж дети Дормата вообще стояли особняком из-за своей горькой судьбы, и, более всего, из-за того, что были последними в роду истинных Иглонов. Словно монолит, завершающий многолетнюю безмятежную историю орелей, возвышалась память о них надо всеми прочими в окружении облаков тайны и сочувствия. Но сейчас для Тористина в этом вековом монолите образовалась, кажется, солидная трещина, которую Старик с видимым удовольствием пытался расширить и углубить. «Странно, – думал он, наблюдая с каким остервенением обтесывает камни вчерашний бунтовщик, – мне нравится неприязнь, растущая в этом