Безлюди. Последний хартрум. Женя Юркина

часы в частности, чтобы заткнулись и те и другие.

      Он снова был безвольным и слабым, а потому возвращался к мысли, что нужно спрятать осколок под подушкой. Он хотел встать и разбить что-нибудь, однако тело его не слушалось: сделалось ватным и неподъемным, будто бы растворилось в постели. Может, оно и к лучшему, думал Дарт, разглядывая складки балдахина, нависавшего над кроватью грозовым облаком. Раньше это казалось ему уютным, а сейчас давило и мешало дышать.

      Чтобы отвлечься, он позволил себе подумать о Флори. Сперва странные обрывки мыслей сбили его с толку, однако позже он осознал, что с ним творится то, чего никогда прежде не случалось: все личности перемешались и, получив разрешение, заговорили наперебой. Находясь на границе сна и яви, он отчетливо различал их голоса в голове.

      – Когда она злится, ее глаза меняют оттенок и темнеют: словно зеленый виноград становится диким, – подмечал художник.

      – Помнится, у пруда с карпами она расстроилась, что не успела загадать желание, – рассуждал изобретатель. – Мне бы стоило смастерить устройство для ловли карпов, чтобы она могла загадать столько желаний, сколько захочет.

      – Брось, с таким характером она исполнит свои желания сама, – усмехался охотник.

      – Потому что у нее острый ум, – подчеркивал детектив.

      – И волосы пахнут так пряно, словно посыпаны мускатным орехом, – невпопад добавлял повар.

      Музыкант невнятно напевал строчку из старой песни, которая отныне напоминала ему о Флори.

      – Она похожа на цветущий сад: глаза цвета молодой листвы, румянец, словно лепестки пионов коснулись ее щек, и россыпь веснушек, будто пыльца одуванчика попала на кожу… – изрекал писатель, упиваясь лиричной многословностью.

      – Ее безрассудная смелость поражает, – перебивал его смельчак.

      – Она такая красивая, что я не осмелился бы ее поцеловать, – говорил трус.

      – Она такая красивая, что я не мог устоять, чтобы не поцеловать ее, – заявлял циркач.

      – Хочу научить колокольчик звенеть ее смехом, чтобы носить его на шее, – мечтал безделушник.

      – Я хочу ее, – без тени стыда признавался хмельной.

      На несколько мгновений все голоса сконфуженно замолкали. Потом паузу прерывал кроткий голос Тринадцатого:

      – Когда она рядом, засыпать не страшно…

      И все они засыпали – медленно, мучительно, погружаясь на самое дно сознания, снова обретая целостность.

      Дарт и вправду уснул. Когда до него донесся стук в дверь и лай Бо, он с трудом разлепил свинцовые веки. Во рту еще ощущался вяжущий привкус сонной одури.

      Стук повторился, к нему добавилось дребезжание стекол. Кто-то настойчиво ломился в дом, и безлюдю это явно не нравилось.

      Выругавшись, Дарт принялся в спешке одеваться. За окном только начинало рассветать. В сумраке комнаты он не нашел брошенный на полу костюм и полез в шкаф, вместе с одеждой выудив оттуда и ключ. На ходу натягивая