Рубеж. Священник Николай Блохин

знаешь, Весельчак, чем мы отличаемся от всех прочих народов, которых мы вскоре завоюем?

      – Не-а.

      – Твое чудное «не-а» будет тогда паролем. Засмеяться б мне твоим смехом, да не умею. А вообще ты восхитителен… А отличаемся мы – всем! – губная раздвиженность брызнула жутью, из глазок сверкнуло и опять все погасло, но «всем» прозвучало так, что даже Весельчак улыбаться перестал и спросил озабоченно:

      – Что с вами, Зелиг Менделевич?

      – Со мной – «всё»! – перед «всё», которое очень значительно прошипелось, из губной раздвиженности была еще более значительная пауза, что еще более усилило значительность звучания всей фразы.

      Весельчак даже испугался слегка:

      – Да что с вами все-таки?! Да не волнуйтесь вы, да что ж вы так?..

      – На первый вопрос я уже ответил, на второй отвечаю – я никогда не волнуюсь. А, кстати, где икона Владимирской, что с Варлаамом рядом висела? Вот тут. Давно я тут не был.

      Весельчак пожал плечами:

      – Да кто ж ее знает, при мне уже ее не было.

      – М-да, прозевал. Ну ладно, свидимся еще.

      На недоуменный взгляд Весельчака довесил:

      – У меня с ней свои счеты. Портрет тут был еще царский… надо б закрома местные посмотреть… – вошедший встал, подошел к безглазому изображению Варлаама и забуравил его своим расстрельным взглядом.

      Проговорил усмешливо:

      – Эх, яростная молодость, где ты?.. Это ведь мои пули в его глазах, Весельчак. Ярости-то много было, если бы еще и ума, хоть с десятую часть той ярости, м-да. Двадцатый год нашей власти и последний год пятилетки безбожия на исходе…

      На исходе, на пороге.

      Каковы ж наши итоги?

      Шепчет ветер на дороге:

      «Всем итогам вашим, слышь,

      Кукиш с маслом, то бишь, шиш!»

      Продекламировано было очень выразительно, правда, буйство из глаз совершенно исчезло, одна старческая опустошенность осталась.

      – Да ну уж, прямо-таки и шиш? Не совсем шиш, вы ж сами…

      – Ну да, постреляли, повзрывали много. Но и взрывалось, как ты знаешь, не всегда, – и так сверкнуло из глаз, что Весельчак даже поежился, однако все же автоматически улыбнулся.

      – Это вы об этой церкви, что ль?

      – Ну, коли с тобой сейчас сижу, то об этой. Ни шар двухтонный, ни вагон снарядов не взяли.

      – Да ну, случайность это, хотя и странно…

      – Два события, Весельчак, приведшие к одному итогу, уже не являются ни случайными, ни странными.

      Тут Весельчак улыбнулся своей всегдашней улыбкой:

      – Да ладно вам, Зелиг Менделевич! А сколько десятков тыщ взорвали и взорвалось?

      – Четыре. Четыре десятка тысяч с мелким довеском.

      – Ну вот, ха-ха-ха, ну мелкие проколы вроде этого, ну что они на фоне десятков тысяч? Ну, Зелиг Менделевич, ну вы же мой учитель, вы же говорили всегда: при буром и не смотри на мелочи…

      – Слушай, Весельчак, а ты когда пытаешь, тоже смеешься?

      – Зелиг Менделевич, ха-ха-ха,