Прекрасные незнакомки. Жюльетта Бенцони

де Сен-Матьё, который претендовал на авторство знаменитого трактата, тогда как он, издатель и продавец книг, точно знал, что написал его некий Мирабо. Разговор продолжался на все более повышавшихся тонах. В конце концов Мирабо предложил Рею написать письмо Фошу и попросить его описать его автора. К письму он даже приписал своей рукой несколько слов.

      Увы! Деловая переписка издателей обернулась настоящей катастрофой. Фош, обрадованный известием, открывшим место пребывания Мирабо, не смог удержаться и болтал о нем направо и налево. А болтовня даже в те отдаленные времена распространялась со скоростью ветра, невзирая на границы. Не прошло и недели, как дижонские старцы уже знали все, что им так хотелось знать.

      Им не составило труда получить королевский указ на арест, а городские власти Амстердама должны были выдать преступников-иностранцев. Полицейский, снабженный такими бумагами, отправился в Амстердам. Разумеется, им был тот самый Брюгьер, счастливый в предвкушении того, что наконец-то отпразднует победу, схватив удачливого беглеца.

      Майским вечером 1777 года, когда влажный туман окутал Амстердам, будто саваном, любовники были арестованы: он – на улице, она – в их доме на Калверстрат. Их разлучили и отправили в городскую тюрьму.

      Софи плакала так, что разжалобила бы даже камни. Она оплакивала не свою будущую судьбу, а разлуку с любимым. Мысль о расставании была для нее невыносима.

      Ее слезы вызвали сочувствие Брюгьера, сам по себе он не был злым человеком. Горе молодой женщины не оставило его равнодушным, и в голландской тюрьме, где закончилась счастливая жизнь влюбленных, он устроил им последнее свидание и был настолько деликатен, что даже оставил их наедине.

      Сначала они припали друг к другу в страстном поцелуе. Софи обмерла от ужаса при мысли об эшафоте, который ожидал Габриеля. Всей его любви, всего его красноречия недостало, чтобы успокоить ее, убедив, что, как бы ни был суров его отец, он не допустит, чтобы казнь свершилась…

      После свидания Софи была в таком отчаянии, что Брюгьер пусть очень неловко, но попытался ее утешить:

      – Вы подвергались таким опасностям, мадам… И ради таких пустяков! Разрушить свою жизнь, все бросить – и для чего? Чтобы оказаться в тюрьме и лить слезы в таком цветущем возрасте?

      Как ни странно, его слова подействовали. Софи перестала плакать.

      – Если любимый подарил тебе великолепный дворец, не стоит горевать, когда в него ударила молния, – ответила Брюгьеру Софи.

      Эти горделивые слова не помешали ей попытаться покончить с собой с помощью лауданума[1] в карете, которая везла ее в Париж. Брюгьер ее спас.

      Мирабо тоже был немедленно отправлен в Париж, и его посадили в Венсенский замок, в крошечную камеру, которая, по словам самого Мирабо, действовала на него «не хуже мышьяка». Комендант замка господин де Ружмон обращался крайне сурово с заочно приговоренным к казни узником.

      Софи поместили в доме мадемуазель Дуэ. Эта дама содержала весьма

1

Опийная настойка на спирту. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания редактора)