Горячее солнце, холодный песок. Татьяна Копыленко

огляделась вокруг, оценила то, что сделала, и то, сколько уже прошло времени, ей показалось, что теперь ей необходима «страховка», чтобы это ее счастье не досталось какой-нибудь молодой, но ранней и прыткой красотке. Муж не давал ей никаких поводов так думать, она была уверена в его любви. Но случайности… И разве можно допустить, чтобы все ее труды пропали даром? Нет, нет и нет. А ведь она не молодеет. Ей уже почти тридцать.

      Еще не хватало, чтобы ей какая-нибудь «красивая и смелая дорогу перешла». Неужели она обречена жить в постоянном страхе потери? Потери мужа, потери высокого положения, благосостояния, дома, денег, уверенности в завтрашнем – послезавтрашнем – любом будущем дне. Нет, она никому своего не уступит.

      Длинными днями она размышляла, что ей предпринять. Днями было легче – кроме размышлений она была еще чем-то занята.

      Невыносимо бесконечными, мучительными ночами она лежала в постели с открытыми глазами, и мысли о том, что крах всех ее усилий может наступить в любой момент, не давали ей заснуть.

      Она была твердо настроена удержать все, что ей принадлежало. И способ, который мог ей гарантировать победу, был только один – пусть и не очень удобный, но зато железобетонный. Она еще раз все обдумала и приняла решение.

      Исподволь, намеками, она стала «прививать» мужу мысль, что для «полного» счастья им нужен ребенок, что оставить мир без наследника такого великого ума было бы… неправильно. Она знала, что даже намека на ее желание будет достаточно – оно будет им исполнено.

      Муж ее услышал. С этого момента они стали всерьез отслеживать процессы, происходящие в ее женском организме: как оказалось, организм работал точнее швейцарских часов, но ребенок упорно не хотел в нем образовываться.

      Время шло, и она во всей полноте прочувствовала, что такое ирония Судьбы. Ее муж был выдающимся ученым-генетиком, а они не могли зачать ребенка. Она видела, что ему от этого не по себе, он стал часто задумываться, сидел по вечерам с отрешенным видом – и ее это стало беспокоить.

      В их совместной жизни раньше такого не было: они всегда были вместе, даже во время напряженных исследований, или в разгар бурной дискуссии, или на международном симпозиуме, где он выступал с докладом, она всегда чувствовала, что он рядом, что он помнит о ней и чувствует ее присутствие. Его глаза всегда находили ее в самом многолюдном месте: просторном зале во время приема, на шумной улице фешенебельных магазинов Милана, среди ярких красок восточного базара – где бы они ни находились, они всегда были вместе.

      А теперь она чувствовала, что он отстраняется – и не могла понять: в чем дело? Почему он стал задумчивым и не так ласков с ней, как обычно?

      Так продолжалось довольно долго. Для нее это было очень тяжело. Его безоговорочная, бесконечная любовь избаловала ее, и теперь, лишившись этого дара, она чувствовала себя несчастной. Конечно, она изо всех сил старалась этого не показать, не подавать вида, что страдает, – ей не хотелось, чтобы ситуация стала еще сложнее, она надеялась, что их прежняя идиллия может вернуться.