Полведра студёной крови. Артем Мичурин

человека… Да ни в жизнь! Грех такой. – Но, видя плохо скрываемую радость на моём лице, воспрял духом и даже изобразил под спутанными волосами подобие улыбки. – Так вы это… не приятели с ним, что ли? Не? Уф. А я уж было подумал…

      – Напугал ты меня, леший, – бросил я лохмотья обратно в кучу. – Не друг он мне, нет. Похоже, Андрюшу кузнечихинского тебе река принесла.

      – Кого? – вытаращил глазищи бородач, поймав на лету рясу и наматывая её на свою покалеченную клешню.

      – Наплюй. Дальше по берегу ещё кто-нибудь живёт?

      – Это… Только Пётр-охотник с братьями, километрах в десяти, перед излучиной. Не пропустишь. У них там видный двор, – добавил он, заговорщически прищурившись.

      – Могли они друга моего приютить?

      – А почему бы и не могли? Запросто, – осклабился бородач, демонстрируя неровные ряды гнилых зубов.

      – Хм… Что ж, пойду, поспрошаю за товарища своего пропащего. Бывай.

      – Ага. Сам не сгинь, падла, – прошептал «радушный» хозяин, пребывая в полной уверенности, что эти слова остались неуслышанными.

      Только я спустился с крыльца, как дорогу мне преградил вылетевший следом Красавчик и, глухо рыча, уставился полными возмущения глазами.

      – Что тебе? Бобра мало? Ладно, давай, только быстрее.

      На ночь остановились в лесу. Не люблю спать в чужих домах. Особенно если подпол забит человечиной, а ляжки хозяина перевариваются моим питомцем. Кто знает, какие друзья-товарищи могут заглянуть на огонёк. Был у меня как-то заказ на одного ростовщика из Коврова. Так, подработка мелкая. Никаких видимых сложностей. Ветхий старикан держал ломбард в тихом переулке, куда каждый божий день ходил из своего дома в полусотне метров оттуда. Ни охраны, ни «крыши». Удивительно, как его до сих пор беда стороной обходила. Замочек, правда, на двери хитрый, ногтём не вскроешь. Ну, раз уж есть заказ, почему бы не испить от столь сладко журчащего золотого ручейка, после безвременной кончины его хозяина. Так я рассудил и, отдохнув пару дней, наблюдая за трудовой деятельностью своего подопечного, следующим утром вошёл на его плечах в тот ломбардик. Старикан оказался сговорчивым, тут же передал мне на сохранение ружьишко из-под прилавка и открыл сейф. Не бог весть что, но приятно – сотка серебром, три червонца и коробка с залоговыми цацками, среди которых здоровенная такая золотая челюсть. Вот, значит, сижу я вместе с ростовщиком под стойкой, прикидываю невольно, какого же размера должен быть едальник под такую хлеборезку, и тут входная дверь открывается. Ах, мать твою за ногу! Почему не запер?! Но сожалеть уже поздно. Почти над самой головой слышу трубное с лёгкой шепелявостью: «Яков. Ты где? Ну? Я долг принёс. Давай зубы!» И в решётку херак! Та аж заскрипела. Пихаю старика локтём и челюсть в руки сую, мол, верни клиенту, чтоб отъебался подобру-поздорову. Яков – паскуда – глядит на меня молча и скалится. Ну-ка, дескать, разрули теперь. А хер этот беззубый и не думает уходить, молотит в решётку, орёт: «Гони зубы! Эй! Подох, что ли, наконец, жидяра пархатая?!» Что делать? Вынимаю «АПБ», поднимаюсь и, не представившись,